Воспоминания о юности

– Я не курю, – заверила кадровичку Вика.

– Да не в куреве дело. Говорю же, конвейер у нас, линия автоматическая, не отойдешь! Перерывы по десять минут, через два часа.

– Вот и хорошо! Мне десяти минут вполне хватит. Я бездельничать не привыкла, я на корректуре восемь лет… – заторопилась Вика, но ей уже протягивали паспорт. – Нет, девушка, мы вас не возьмем. Все равно ведь уйдете, а нам текучесть кадров ни к чему. Вот без образования взяли бы, у нас как раз большой набор…

Вика была уничтожена: там, где нужен диплом, предлагают грошовую зарплату. А туда, где можно заработать, не берут… из-за диплома! Вот бы удивился их преподаватель по логике! Или удавился. Рассуждая таким образом, Вика прогуливалась по платформе в ожидании электрички. Невеселые размышления Вики были прерваны самым неподходящим образом: ее схватили за плечи и энергично встряхнули, после чего Вику звонко расцеловали в обе щеки. – Викусик! Ты?! Сколько лет, сколько зим! Нет, правда, сколько же лет мы не виделись? Вика подняла глаза – перед ней стояла Ирма, точно такая же, какой была в институте… А ведь семь лет прошло!

– Ирма!!! – радостно взвизгнула Вика, вмиг забывшая все свои горести. – Ну, рассказывай, как ты? Как Сережа?

Ирма с гордостью поведала Вике о том, что все у нее в шоколаде, у Сережи – тоже. Теперь она возглавляет редакцию журнала «Океанология». Правда, подчиненных у нее всего трое, уточнила всегда честная с подругой Ирма. Зато и работы немного, а зарплата – завреда! – хвасталась Ирма. – Собственно, работаем мы только последние две недели месяца, когда готовим выпуск. А после выпуска я свободна, как Соединенные Штаты! Бегаю по выставкам… Кстати, в Манеже японская акварель. Я три раза ходила… С ума от нее схожу, такие краски! Ты-то, надеюсь, была?

Услышав, что Вика не видела японской акварели, Ирма пожала точеными плечами: «Не узнаю тебя, подруга». Вика извинительно улыбнулась. Про историю с работой рассказывать не хотелось, но Ирма была так доброжелательна, так обрадовалась встрече (а ведь звонила за семь лет всего несколько раз, да и то под новый год)

– Знаешь, мне не до акварели, – решилась Вика, и поведала подруге печальную историю об увольнении и безрезультатных поисках работы. – Представляешь, меня даже на конвейер не взяли, на итальянскую линию, с горечью закончила Вика.

– На какую… линию? – переспросила Ирма.

– На итальянскую. По производству обуви, – упавшим голосом призналась Вика. Вот об итальянской линии она сболтнула зря. «Никогда никому не рассказывай о своих проблемах, о трудностях, о промахах! Всем все равно, никто тебе сочувствовать не станет, ещё и порадуются, – учила ее когда-то Ирма. – Стисни зубы и улыбайся. Пусть думают, что все у тебя замечательно. Жалость унижает». Вику сочувствие Ирмы унизить не могло, напротив – она ждала от нее сочувствия, она ведь не Ирма с ее принципами…

– Знаешь, я уже отчаялась работу найти! Третий месяц сижу без денег! Слушай, а нельзя мне к вам в «Науку»? Ты ж теперь зав. редакцией, возьми меня к себе! – попросила Вика.

– К нам? – растерялась Ирма. – Боюсь, что это невозможно… У меня уже есть три сотрудника, больше не надо. Хватило бы и двоих! Да и вообще, мы чужих не берем. Вот замолвлю за тебя словечко, возьмут тебя в какую-нибудь редакцию, а вдруг ты начальнику не понравишься? Или больничный возьмешь? А я выслушивай потом за тебя…

– Какая же я чужая? – обиделась Вика. – Ты же столько лет меня знаешь…

– Нет, к нам даже не мечтай, это нереально, – вздохнула Ирма. И взглянув в Викины глаза, в которых стояли непролитые слезы, поспешно попрощалась. – Ты не унывай, Москва большая, работу найдешь. Ну, я пойду. Мне в последний вагон… Пока!

И Вика осталась одна.

Да, Ирма ответила – как пощечину отвесила! Чужих они не берут. А могла бы по-другому, сказала бы: «Если будет нужен редактор, я обязательно позвоню». Пусть бы обманула, Вике было бы не так горько. А Ирма ее просто отшила. За ненадобностью. В самом деле, институт окончен, лекции переписывать не надо, Ирма, наверное, давно замужем, зачем ей теперь Вика…

Вика вытерла глаза и посмотрела в конец платформы, где стояла Ирма (даже ехать в одном вагоне с Викой не захотела, а ведь дружили когда-то) – яркая, как бабочка. Или как стрекоза. «Попрыгунья–стрекоза лето красное пропела, оглянуться не успела, как зима катит в глаза» – некстати вспомнилось Вике. Это ей, Вике, зима катит в глаза, и негде укрыться! А Ирма всегда будет «в шоколаде», под крылышком всесильного Сережи, для нее зима никогда не наступит.

Эта встреча причинила впечатлительной Вике такую боль, что неудача с работой отодвинулась на второй план. Ирма права: Москва большая, и работу она найдет. А вот подругу – потеряла навсегда. Вике вспомнился институт, и как все ее ругали за дружбу с Ирмой. Наверное, они были правы, они увидели в Ирме что-то, чего не смогла разглядеть Вика. Говорят, любовь слепа. А Вика любила Ирму: иначе дружить она не умела.

Дома вкусно пахло жареной картошкой – мама ждала ее к ужину. – Ну, как съездила, дочка, удачно? Нашла что-нибудь подходящее?