Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2)

- Но как смогу я удержать невидимую, бесплотную душу? - возразил юноша, дрожа от страха.

- Ты должен подхватить последний вздох, вырвавшийся из человеческой груди, прежде чем окончательно закрыть скрипку, и тогда душа навсегда останется в инструменте, пока он не будет раздавлен или не сгорит в огне. Скрипка станет ее домом: в нем отныне она будет жить, как жила прежде в человеческом теле, которое не может покинуть, прежде чем тело не подвергнется разрушению, которое мы, люди, зовем смертью.

Старец исчез, а юноша проснулся. Вошла мать, и, полная любви и заботы, склонилась над сыном, шепча:

- Ты переутомился, мой дорогой, оттого что требуешь от себя невозможного. Тебе приснилось что-то ужасное, ты выглядел смертельно бледным, и только теперь краски вновь появляются на твоем лице. Благодари господа за тот удивительный талант, которым он одарил тебя на радость нам и всем людям и который ты превратил в свою муку.

- О моя самая любимая, верная душа! Ты понимаешь меня, как никто другой на земле! - простонал он в ответ. - Я же мог бы довольствоваться тем, что есть. Но неведомая сила влечет меня, заставляя вырвать у неба тайну совершенства, мой идеал. Но я истязаю не только себя, я причиняю боль тебе!

И тут с абсолютной ясностью он опять услышал голос, которому внимал во сне и который шептал ему: "Вот та кроткая, благородная душа - душа твоей матери".

Словно молния пронзила юношу, тенью возник образ старца позади матери.

- Боже, помоги мне! - воскликнул он, тень исчезла и голос умолк.

С тех пор дьявольские слова стали преследовать его. Он пытался избавиться от них, развлекаясь в веселой компании, отдаваясь природе и искусству, сочиняя музыку, снова начиная мастерить скрипку, о которой мечтал тоскуя. Все было напрасно.

180

- Души, да, души не хватает моей скрипке! Бездушной остается она до сих пор. О, случись чудо: найди я душу - все, что люди считают счастьем, отдал бы взамен!

Внезапно его мать заболела, у нее началась сильная лихорадка. И тогда любящий сын забыл обо всем на свете; не жалея сил, день и ночь ухаживал он за больной. Но мать, чувствуя приближение смерти и желая утешить отчаявшегося сына, попросила показать ей последнюю скрипку. Та была уже почти готова, не хватало лишь грифа. Матери захотелось послушать, как звучит инструмент: может, сыну, наконец, удалось достичь того, к чему он стремился.

Исполняя ее желание, юноша приблизился к матери, чтобы подле нее закончить свой инструмент, но было поздно. Умирающая уже не могла слушать, взор ее затуманился.

- Я не увижу больше твою скрипку и не услышу ее звучание, - прошептала она, - но любовь не исчезает с приходом смерти, душа моя навсегда соединится с тобой.

Юноша вскочил, едва ли сознавая, что творит, поднял инструмент, который все еще держал в руке. Когда он склонился над матерью, скрипка коснулась ее губ и приняла ее последний вздох. Словно в бреду поднял сын упавшие на пол орудия своего труда и, завершив работу над скрипкой, без сил рухнул рядом с умершей. Долго пролежал он без сознания, охваченный дикими бредовыми видениями. Друзья оплакивали его, никто не верил, что он останется жить, все думали, что он, ухаживая за матерью, заразился неизлечимой болезнью и спасти его уже нельзя. Однако юноша пришел в себя, и даже быстрее, чем предполагали врачи, только теперь он стал другим. Глаза его сверкали беспокойным, болезненным блеском, жажда творчества покинула его, он больше не музицировал, не делал скрипок, а свой последний инструмент спрятал подальше. Отныне он не сетовал больше, что ему не удается достичь желаемого, того, что он требовал от себя как от художника. Потом он опять стал брать в руки скрипку, но смычок так и не касался ее струн. Стали поговаривать, что смерть матери повредила его рассудок, уничтожила талант.

181

- Возьми себя в руки! Не губи свою молодость бесплодной тоской. Постарайся найти утешение в искусстве, дари его вновь людям и тем самым верни себе радость бытия. Того, что произошло, не изменишь!

- Да, ты прав! - страстно воскликнул юноша. - Не изменишь того, что произошло!

Он схватил скрипку и заиграл. Неподражаемые звуки полились со струн, потрясая и игравшего и слушавшего; никто, никогда и нигде не слышал ничего подобного, невозможно было даже представить такую проникновенную силу, доброту, такое величие, затрагивающее самые глубины человеческого духа. Плененная душа рыдала, жаловалась, одновременно утешая сына. Она и в самом деле могла, забыв о себе, ликовать вместе с ним, радуясь, что наконец-то он обрел то, к чему так горячо стремилось его сердце, что она могла дать ему это, хоть и ценой утраты собственного блаженства.