Воспоминания о Корнее Чуковском

Но благожелательность вовсе не то же самое, что благодушие. Иные книги или люди вызывали у него резкое неудовольствие, а то и гнев. Он был врагом мелкомыслия, пустословия, невежества или полузнайства, рядившихся в пышные одежды «концептуальности». Он презирал людей поверхностных, маскирующих свою малоосведомленность кавалерийской лихостью в полемике с инакомыслящими.

От таких людей немало пришлось претерпеть в разные годы и самому Чуковскому. Его книга «Мастерство Некрасова» вышла в 1952 году и сразу же возбудила к себе громадный интерес. Острая, полемичная по содержанию, кристально ясная и изящная по манере письма, книга эта меньше всего походила на академический сухарь. У нее сразу же появились друзья. Но и противники. Одним нравилась широта в постановке исследовательской задачи, свобода в выборе конкретных аспектов анализа. Другие пеняли автору за узость ее теоретической базы, за то, что недостаточно сцементированы между собой отдельные ее разделы, кроме того, не соглашались и по существу с некоторыми предложенными в ней решениями. Споры вокруг книги не угасали и после второго ее издания и вспыхнули, пожалуй, с еще большей силой после третьего.

Эта книга, можно сказать, итог всей научной жизни Чуковского, многолетней его исследовательской работы над творчеством Некрасова, изданием и комментированием его произведений.

«Мастерство Некрасова» — это книга писателя о писателе. Глубина и научность исследования сочетаются в ней с тем методом изложения и той манерой письма, непринужденной и. остроумной, которые позволили сделать специальную научную монографию не только доступной, но интересной и увлекательной для самого широкого круга читателей.

Чуковский обладал удивительной способностью анатомировать самую плоть художественного произведения, проникать в сложную писательскую лабораторию. Он никогда не предлагает готовых решений. Он вместе с читателем пытается понять, как создавалось то или иное произведение, как возникала та или иная строфа. Привлекая для анализа многие рукописи Некрасова, различные их варианты, черновые и беловые, Чуковский прослеживает процесс вызревания поэтического образа или поэтической детали.

В Чуковском всегда совмещались критик, ученый-исследователь и писатель-художник. Присущим ему даром рассказчика он пользовался отнюдь не только в своих мемуарах, но и в ученом исследовании, в публицистической статье, критической заметке. Многие страницы книги «Мастерство Некрасова» написаны пером исследователя-художника. Свойственное Чуковскому художественное видение обостряло его исследовательское зрение, помогало ему заметить в произведении писателя такие подробности, которые далеко не всегда обращают на себя внимание иного ученого.

Книга Чуковского явилась событием в нашем литературоведении. Но у этой яркой, новаторской книги, как уже отмечалось, были противники. Кое-кто начал беспринципную возню вокруг нее, пытаясь скомпрометировать труд всей жизни писателя. Шептуны стали прорываться и на страницы некоторых журналов. Появилось несколько крикливых отзывов о «Мастерстве Некрасова». Два из них были особенно оскорбительными.

Корней Иванович смиренно, с болью душевной сносил обиды. Но чаша терпения когда-нибудь должна была переполниться. Он стал проникаться решимостью выступить в печати. Со стародавних времен Чуковский слыл неотразимым полемистом. И он уже предвкушал радость открытого спора-боя. В таком душевном состоянии он написал мне летом 1961 года письмо:

«Если Вы думаете, что мой многолетний, бескорыстно гигантский труд над Некрасовым может быть сведен насмарку инсинуациями мелкого мерзавца — что же! Я действительно должен торопиться с ответом.

Но — мне некогда даже поглядеть в его сторону. Я кончаю книгу о языке (кстати, каково Ваше мнение о том куске этой книги, который напечатан в „Новом мире“?) и дописываю книгу „Чехов и его мастерство“.

Чуть я кончу эту срочную очередную работу, я сейчас же вооружусь дустом и обильно посыплю им N, а заодно и NN, которая тоже (но скорее по глупости) пытается укусить меня за пятки. Работа над языком — вернее: над книгой о языке — отнимет у меня еще три недели, самое большее. Потом: Чехов (тоже ненадолго).

А потом веселое занятие, очень легкое и приятное: расправа с этими двумя пошляками. Я любил полемику всю жизнь — и рад случаю прихлопнуть пошляков.

Только бы не заболеть. Только бы не дать дуба. В октябре — ноябре будет написана такая отповедь — N, от которой он не скоро очнется.

Авось до октября моя репутация останется непоколебленной, а за это время я сдам в производство три книги: „Серебряный герб“, „Язык“, „Вечерняя радуга“ [47] — и, пожалуй, воспоминания о Куприне, Бунине, Собинове, Короленко и мн. др. (большой том в 400 страниц).

Что Вы поделываете? Спасибо за дружеское письмо. Давно мы не виделись с Вами. Заехали бы как-нибудь. Я последовал Вашему совету: переделал статью „Поэт и палач“. Очень хотелось бы познакомиться с Вашими последними публикациями».