Воспоминания о Корнее Чуковском

«Читала Корнею Ивановичу „Сапсана“ Бунина.

…Когтистый след в снегу глубоком
В глухие степи вел с гумна.
На небе мглистом и высоком
Плыла холодная лупа.

За валом, над привадой в яме,

Серо маячила ветла.
Даль над пустынными полями
Была таинственно-светла…

Сослалась на Блока, Горького, их оценки. Слушал внимательно, но последнюю строфу дочитать не дал:

— Последняя ерунда, не читайте. Вот вы меня щелкаете то Горьким, то Блоком. Горький иногда и несъедобным объедался, желудок у него был крепкий, волжский, а Александру Александровичу нужно было очень рассердиться, чтобы перестать деликатничать. Да нет, я не о „Сапсане“. Чудное стихотворение. И все-таки — где здесь „тютчевское“? Я еще в бытность свою в Одессе писал о его стихах, но в голову не приходило искать в них следы Тютчева. Бунин в стихах иногда хорош, но расчетлив, умерен — великолепен, но тем великолепием, которое обращено чаще всего не к душе, не к сердцу. Он, знаете, ювелир, а не бог. А Тютчев — бог!

Протянул руку ладонью вверх и с восторгом прочитал:

Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!
О, бурь заснувших не буди
Под ними хаос шевелится!

— Вот — Тютчев! Он берет тебя целиком, всего. А ювелир восхищает, заставляет любоваться отделкой, очаровывает мелочами. Да, мелочами.

Помолчал.

— А в „Сапсане“ что-то от Эдгара По, по-видимому. Только без его страсти и страдания. Глуше, спокойнее».

Впоследствии я прочитала в его статье «Ранний Бунин» по поводу стихотворения «Кустарник»:

«…его ворон, которого буря швыряет, как хочет, есть настоящий, нисколько не символический ворон, не из Эдгара По»[29].

Но «Сапсана» он связал именно с Эдгаром По, — и возможно, был прав.

Вообще сколько бы раз ни возникал разговор о Тютчеве, Корней Иванович говорил о нем с восторгом, с подлинным поклонением «чуду поэзии». Интересовался работами о Тютчеве, расспрашивал о только что вышедшей тогда монографии К. В. Пигарева, тютчевские работы которого хорошо знал и ценил. И остается пожалеть, что не написана была им статья о тютчевской поэзии.

Сохранилась у меня запись, относящаяся к двум «Одиночествам» И. А. Бунина: