Воспоминания о Максимилиане Волошине

Во время просмотра акварелей и потом, когда Волошин окончил свои показ, все еще продолжалось молчание экскурсантов, ставшее затяжным. Мне хотелось выразить свое восхищение, но робость мешала рот открыть - в ту пору я был застенчивым восемнадцатилетним юношей, не привыкшим выступать перед незнакомыми людьми Молчание было прервано предложением Волошина послушать его стихи. В ответ он услышал, что "это не помешает". Читал он незнакомое мне тогда произведение - "Дом поэта" (как потом я понял, с некоторыми купюрами). После чтения стихов молчание собравшихся продолжалось до того момента, когда, со вздохом облегчения, все поднялись. Прощаясь, Волошин каждому пожал руку.

Вышел из дома я со слезами на глазах и с перехватами дыхания от стыда... Совсем, совсем иначе я представлял себе встречу с поэтом... Как неудачно получилось, что мы посмели оторвать его на долгий срок от творчества или отдыха ради любопытства. Так нелепо вторгаться в его жизнь! А акварели и поэзия его "с окоемом, замкнутым Алкеевым стихом", - разве понятны и нужны тем, кто не помышлял о них раньше, кто не был даже предупрежден об этой встрече, кто совсем не знает ни Пушкина, ни Репина? Недоуменное молчание, неуклюжие реплики, неумение или нежелание реагировать на творческий показ - разве такого отзвука ждал и достоин был автор? Я понимал, что Волошину было нелегко провести двухчасовую встречу на самом высоком творческом уровне при отсутствии отзвука у собравшихся, и вместе с тем... ведь он был рад пришедшим; с уважением, дружески не только встречал, но и провожал каждого. Да, Волошин, несомненно, учитывал, что неграмотные люди не по своей вине были лишены знания литературы и живописи, что они гости его дома. И он их принял у себя так же, как привык встречать представителей самой высокой культуры. Ведь не случайно он прочел стихотворение, где сказано о доме поэта, открытом для всех. Пришедшие труженики села не были знакомы с ним, с тем миром творческого труда, которому он посвятил свою жизнь, и он охотно раскрыл перед ними свои творческие искания и свершения, без каких-либо скидок на недостатки их развития, что унизило бы их достоинство. Пусть не все было понятно, но вот они увидели незнакомый ранее мир красоты, творческое горение поэта, который не чуждается их, а дружески принимает в своей скромно обставленной мастерской, где на фоне неярких по тону красных стен выделяется древняя скульптура из Египта. ...>

Я много думал о Волошине в разные периоды моей жизни, но в тот день, который описываю здесь, времени для размышлений было мало, так как экскурсовод бодрым голосом сообщил, что теперь группа сразу пойдет к писателю Вересаеву.

При подходе к его скромной усадьбе мы увидели, что писатель в одних трусиках копает грядки. Заметив нас, он несколькими прыжками промчался в дом и успел выйти обратно, встретив нас уже в белом костюме. Рукопожатий здесь не было. Вересаев поздоровался общим для всех легким наклоном головы и пригласил экскурсантов сесть на открытой веранде. Держал себя он со скромным достоинством. Усадив группу, любезно поинтересовался, откуда мы. В ответ ему сказали, что уже побывали у Волошина, который читал свои стихи. Несколько смутившийся писатель пояснил, что подходящих для чтения стихов у него сейчас нет, так что он может познакомить нас только со своей прозой. После замечания, что "для разнообразия это не мешает", началось чтение нескольких страниц из воспоминаний, над которыми Вересаев в то лето работал. Потом в молчании все поднялись, а экскурсовод сообщил Вересаеву дату, когда приведет к нему новую экскурсию. На этом "ознакомление группы с курортом трудовой интеллигенции" закончилось.

Открытой столовой в Коктебеле мы не обнаружили, да и вообще с питанием в тот год было трудновато, так что подкрепили силы скудной едой из взятых с собой свертков, запивая пищу водой. Затем последовал обратный путь на баркасе по бурному морю. Обмена впечатлениями об экскурсии в пути не было. Пели хором много хороших песен. В Судак вернулись поздно.

Всеволод Рождественский

ИЗ КНИГИ "СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ"

Коктебель и М. А. Волошин неразделимы. Он первый поселился в этих неприветливых местах в самим им построенном доме, к порогу которого подкатывались волны прибоя. С него, собственно, и начинается литературная история Коктебеля, бывшего до тех пор глухой деревушкой болгар, переселившихся сюда с родины во время русско-турецкой войны 1876-1877 годов. ...>

В тонких акварелях, похожих на строгие и точные стихи, и в стихах, следующих всем принципам изобразительного искусства, Волошин отразил и преобразил первобытный киммерийский пейзаж, вдохнув в него столько собственной души и литературных традиций, что этот неведомый уголок Крыма стал неотъемлемой частью русской поэтической культуры его эпохи.

Около сорока лет ведя жизнь отшельника и поэта, М. А. Волошин в простых сандалиях, с непокрытой головой, с пастушеским посохом в руке исходил все полынные тропы пепельно-серых холмов, глухие ущелья крымских предгорий, безлюдную полосу морского берега от Феодосии до Судака.