Воспоминания о Михаиле Булгакове

Осенью 1932 года, незадолго до пожара нашего театра, Булгаков приезжал в Ленинград по приглашению одного из театров, не то Акдрамы (Театр имени Пушкина), не то Большого драматического, где хотели ставить «Мертвые души». По старой памяти Михаил Афанасьевич позвонил нам.

Первые два сезона на стационаре прошли не слишком удачно для «Красного театра» (особенно второй), и театру надо было укрепить свой репертуар советскими пьесами. Вольф сказал Булгакову, что в этом сезоне мы не планируем классику, а в следующем такая постановка была бы очень возможна, а поэтому хотелось бы познакомиться с «Мертвыми душами».

Михаил Афанасьевич не сомневался в искреннем расположении «Красного театра» и очень просто предложил:

— Я могу прочитать вам пьесу.

И на другой день приехал в театр вместе с женой Еленой Сергеевной. Она скромно выбрала кресло в темноватом углу кабинета, Михаил Афанасьевич расположился у окна за столом Вольфа, мы — вчетвером — сели напротив стола, на диване.

Описать чтение Булгакова невозможно, настолько оно было богато, смело, неожиданно, абсолютно естественно, не менее своеобразно, чем его литературное творчество. Повторяю: он был высокоталантлив во всем.

Мы условились, что в конце текущего сезона возобновим разговор о постановке «Мертвых душ».

Но конца этого сезона у «Красного театра» не было. 23 ноября 1932 года на рассвете в здании театра возник пожар. Огонь распространялся настолько быстро, что, несмотря на усилия 20 пожарных частей, сгорели сцена, зрительный зал, фойе и примыкающие к ним кабинеты.

С Булгаковым я больше не встречалась. После пожара театр два сезона гастролировал в Краснодаре и Донбассе. А в начале 1935 года я по болезни ушла из театра. Но Михаил Афанасьевич не забыл доброе отношение нашего руководства и весной 1935 года предложил «Красному театру» пьесу «Пушкин» («Последние дни»). Вольф сразу же поехал в Москву договариваться с ним. Пьеса не была тогда поставлена, но, помнится, Вольфу удалось еще раз поддержать Булгакова авансом.

Леонид Ленч Мой любимый писатель

Первым произведением Михаила Булгакова, которое я прочитал, была его повесть «Роковые яйца», опубликованная в альманахе «Недра» родоначальнике всех толстых советских журналов.

Повесть мне не просто понравилась — она меня восхитила. Чем? Своим буйным и остроумным озорством гоголевской закваски — вспомним «Нос», «Шинель», некоторые главы «Мертвых душ».

Писатель воспринимал жизнь как фантастику, а фантастику облекал в самые что ни на есть реальные формы и образы.

Я прочитал «Роковые яйца» и понял, что классическая линия русской литературы не прервалась, она продолжается и вот ее продолжатель — Михаил Булгаков.

Это мое ощущение было обострено тем, что я жил тогда в квартире отца моей первой жены М. Н. Ангарской, а ее отец — Николай Семенович Ангарский (Клёстов) был редактором «Недр». Это был интереснейший человек, старый большевик и к тому же — большой знаток и любитель художественной литературы. Родом он был из Смоленска, и моя мать, кончившая смоленскую гимназию, знала молодого Клёстова, когда он только начинал свою революционную деятельность. Николай Семенович в свое время бежал из ссылки из «мест не столь отдаленных» и стал редактором сборников Московского товарищества писателей, дружил с Буниным и Вересаевым. Он меня, начинающего писателя, познакомил с Викентием Викентьевичем Вересаевым, и мне очень понравился этот кристально чистый человек из той породы интеллигенции, которая могла сформироваться только в старой России.

Николай Семенович очень любил Булгакова, который бывал у них в доме.

В МХАТе на спектакле «Дни Турбиных» я снова пережил счастливые минуты и часы от соприкосновения с высоким искусством. Старший Турбин, Елена Турбина, Николка, капитан Мышлаевский, Лариосик, — боже мой, как удивительно точно и правдиво были изображены драматургом и артистами эти представители русской военной интеллигенции. Во время гражданской войны я, еще мальчиком, жил на юге, на Кубани, и хорошо представлял русскую военную среду. Отец мой окончил военно-медицинскую академию, был, следовательно, офицером медицинской службы, а родной брат матери — Сергей Иванович Солнцев — кадровым офицером, поручиком, командиром роты пехотного полка, квартировавшего в Москве. После Октября 1917 г. он был призван в Красную Армию, командовал дивизией и вместе с Тухачевским шел на Варшаву во время польской кампании. Короче говоря, трагизм классового расслоения русского офицерства во время революции был мне понятен и близок.