Воспоминания о моей жизни

Маркиз хлопотал только о построении большого числа кораблей и, спустив на воду, не заботился о них. Линейный корабль «Лейпциг», спущенный на воду в Неве, почему-то опоздал быть отправленным в Кронштадт до наступления зимы, простоял года два перед самым домом министра и сгнил совершенно. В 1821 году Александр продал испанскому королю, для обратного завоевания американских колоний, несколько линейных кораблей. Их привели в Кадикс и, когда должно было освятить их по католическому обряду, прорубили в них пол — и что же? Они оказались совершенно гнилыми. Александр подарил королю, в замен их, несколько новых фрегатов.

При сем случае упомяну о любопытном обстоятельстве. Король испанский, не имея денег на покупку кораблей, предложил Александру уступить ему за несколько линейных кораблей Калифорнию, предвидя, что она вскоре ускользнет у него из рук. Александр отказался, объявив, что не следует пользоваться стесненным положением другого монарха. Подумаешь: как обогатилась бы Россия, если б это нелепое бескорыстие не было внушено Александру личным тщеславием. А стесненным положением свояка своего, короля шведского, охотно воспользовался.

Воротимся к Чичагову. Он жил за границей, большею частью в Париже, и не без занятий: наблюдал за действиями Наполеона и извещал государя обо всем замечательном, что укрывалось от пустого и слабоумного Куракина (князя Александра Борисовича), бывшего послом в Париже. Есть даже предание, что Чичагов воспрепятствовал одному жестокому оскорблению, которое Бонапарт хотел, перед явным разрывом с Россией, нанести Александру. Дерзкий выскочка вздумал назначить в придворные дамы к императрице Марии-Луизе несколько природных принцесс Германии и в том числе наследную принцессу Веймарскую, великую княгиню Марию Павловну. Чичагов, узнав, что декрет изготовлен для помещения в «Мониторе», отправился к князю Куракину и убеждал его воспротивиться этому унижению российского императорского дома. Князь потерялся и не знал, что делать: он смертельно боялся Наполеона. Чичагов решился действовать сам. Не знаю, через кого, вероятно, через Талейрана, дал он знать Наполеону, что немедленным следствием этой дерзости будет разрыв России с Францией и заключение союза с Англией. Наполеон призадумался. Приготовления к истребительной войне с Россией еще не были кончены, и декрет не состоялся.

Чичагов опять вошел в милость и доверенность у государя, приехал в Петербург и был назначен главнокомандующим Дунайской армией, с повелением заключить во что бы то ни стало мир с турками и потом действовать против Франции, через Сербию и Боснию, на Италию. Хитрый Кутузов предупредил его, успев подписать Бухарестский мир (16 мая 1812 года) до приезда Чичагова.

План действия на юг был отменен, Чичагов двинулся с армией в западные области России.

Действия его в 1812 году известны, но не вполне и не со всех сторон. Говорят, что он упустил Наполеона из России. Да полно, так ли? Защитники его говорят, что этому виной Кутузов, обманувший Чичагова ложными известиями, чтоб лишить его славы пленения первого полководца в мире. Другие обвиняют Витгенштейна, не хотевшего перейти через Дунай на соединение с Чичаговым, которому он тогда, как старшему по службе, должен был бы подчиниться. Дело темное. Между тем все к лучшему. Если бы схватили Наполеона, мы не вошли бы в Париж.

Чичагов недолго оставался в действительной службе: он оставил армию 3 февраля 1813 года, отправился за границу и прожил там, в Англии и Франции, до кончины своей, последовавшей в Париже 10 сентября 1849 года. В Англии издал он, в свое оправдание, книгу под заглавием «Отступление Наполеона» (Retreat of Napoleon, 1817). В 1834 г. последовал указ о сокращении пятью годами пребывания русских подданных за границей. Чичагов объявил, что не намерен повиноваться этому распоряжению, нарушающему права русского дворянства. Его исключили из службы (по званию члена Государственного совета) и секвестровали все его имущество. Он остался непреклонен и жил в Париже, в улице Анжу, в уединении, не знаю чем,

Человек благородный, умный, способный — своим строптивым нравом он лишил себя счастья быть полезным отечеству; а отечество достойного сына. Впрочем, это приурочка к сказанному мной, что истинному честному и прямодушному человеку ни при каком дворе ужиться не можно.

Михаил Никитич Муравьев