Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине

И вот вечером – это было в октябре – зовут меня к себе мои родители и объявляют, что на следующий день я еду с папа в Берлин на целую неделю, что я теперь большая девочка и пора мне посмотреть и заграничные города. Легко себе представить и удивление мое и радость! До тех пор, кроме переездов в Ковну и поездок в Москву, единственным моим путешествием была поездка в Либаву, когда мне было лет семь. Папа туда ехал по делам Сельскохозяйственного общества и взял мама и меня с собой. Из этой поездки я помню лишь, что мы с вокзала ехали в карете с зеркалами вместо стекол, так что кучера не было видно. Я спросила, как этот экипаж движется без лошадей. После этого меня дразнили моей наивностью, не предвидя, что в близком будущем все мы будем кататься без лошадей на автомобилях.

Путешествие наше в Берлин удалось на славу. С того момента, что мы сели с папа в коляску, чтобы ехать на станцию, и до момента возвращения – мне было весело и легко, как в сказке, и, конечно, лучшего способа развлечься и отдохнуть родители мои придумать не могли. Кажется, впрочем, что на эту мысль навел их Иван Иванович, все лето безрезультатно боровшийся с моим недомоганием.

Только что мы переехали границу, и поезд, швыряя вагоны из стороны в сторону, с непривычной быстротой помчал нас по новым незнакомым местам, я почувствовала себя на другой планете.

Какая разница с тихо и плавно идущими широкими русскими вагонами. И какая разница между нашими деревнями и беленькими немецкими домиками; между нашими русскими раскинувшимися на необозримые пространства полями и аккуратненькими четырехугольниками полей немецких. Все иначе, чем у нас, и все интересно. А когда мы приехали в Берлин, то я вначале совсем растерялась после колнобержской тиши в шуме и сутолоке Фридрихштрассе и, как маленькая, держалась за руку папа.

Каждый день приносил новые впечатления, и осмотр такого города, как Берлин, с таким культурным и умным руководителем, конечно, не мог не дать… и очень любили его.

Папа водил меня в разные кварталы города и старался осветить мне жизнь чужого народа со всех сторон, знакомил с германским искусством и историей страны, водил и в большие рестораны, и в типичные «бирхалле» (пивные). Сам живо всем интересуясь, он увлекал и меня, еще ничего не видавшую маленькую провинциалку.

Рассказывал папа и о своих путешествиях, которых много совершил в детстве, когда его мать подолгу живала в Швейцарии со своей дочерью, а мой отец с братьями жили с дедушкой в Вильне и Орле, где учились. На лето они ездили к бабушке и совершали по Швейцарии много экскурсий, причем непременно в третьем классе, «чтобы мальчики не баловались».

Во время одной из таких экскурсий мой отец спас жизнь одному молодому человеку, поскользнувшемуся в горах и повисшему над пропастью. Папа с опасностью для жизни спас незнакомца, и рассказ об этом приводил меня в восторг, заставляя мечтать о геройских подвигах, о спасении ближнего, о благодарных слезах спасенных…

Прошло после инцидента в Швейцарии много лет, и вот к моему отцу, уже председателю Совета министров, является во время приема какая-то дама, оказавшаяся матерью спасенного юноши.

К изумлению моего отца, она вдруг говорит ему:

– И зачем вы, ваше высокопревосходительство, спасли тогда в Швейцарии моего сына? Если бы вы только знали, какой из него вышел негодяй. Зачем он только на свете живет и всех нас мучит!

Вот они, благодарные слезы спасенных!

Вернулась я в Колноберже успокоенной, окрепшей, богатой новыми впечатлениями и навсегда полюбившей Германию.

На следующий год мы снова ездили туда, но на этот раз лишь до Кенигсберга и втроем: папа, мама и я. Из этой поездки мне запомнилась почему-то прогулка около моря в Кранце. Папа и мама тихо ходили по пляжу, разговаривая и любуясь закатом; я собирала камешки и то и дело подымала голову и останавливалась, подавленная величием моря, его полным своей особой жизни спокойствием и нежными перламутровыми тонами воды и неба. Кажется, я тогда впервые поняла, что такое природа и что она дает человеку.

В этом году я получила ко дню своего рождения подарок от папа, который мне доставил исключительное удовольствие. Как назло, в этот день в шесть часов утра папа должен был ехать в Ковну. Совсем рано я слышу тихие шаги и сквозь сон вижу наклонившуюся надо мной фигуру папа, который меня крестит, целует и ставит что-то на ночной столик. Вставая утром, я вижу, что это маленький бюст Пушкина, а под ним бумажка, где рукой папа написано: «Доставляй нам и впредь столько радостей, как за истекшие шестнадцать лет».

Этой же зимой я заболела перемежающейся лихорадкой, в такой тяжелой форме, что пролежала четыре месяца. Я как раз кончала курс гимназии, и эта столь неожиданная в ковенском климате болезнь приводила меня в отчаяние. Но пришлось покориться и чуть ли не со слезами дать мама унести все учебники, которыми я себя обложила в постели.