Воспоминания о моем отце П. А. Столыпине

А как я любила, когда бабушка и дедушка приезжали на летние месяцы в Колноберже. С ними приезжали: тетя Анна, домашний доктор дедушки, Зеренин, камердинер Семен и девушка Варвара. Дом наполнялся, оживлялся и вся жизнь менялась. Для меня самым удивительным было то, какими вдруг молодыми становились мамá и папá: родители, высшая инстанция во всех спорных вопросах, высшее начальство и неоспоримый авторитет — вдруг имеют высшего над собой! Почтительны, предупредительны и внимательны. Папá, всегда занимающий с мамá самое важное место в глубине коляски, садится на козлы, рядом с кучером, предварительно усадив и удобно устроив дедушку и бабушку. А когда с ним заговаривают «старшие», папá, от природы очень застенчивый, даже краснеет.

Приезжали бабушка и дедушка из Москвы в своем вагоне, который всё время их пребывания у нас стоял в Кейданах. Когда мы ездили в церковь или к Тотлебенам, бабушка говорила:

— Будете проезжать мимо вагона, посмотрите, что проводник Гвоздев поделывает.

И всегда в хорошую погоду можно было видеть Гвоздева прогуливающимся около вверенного ему вагона.

После завтрака и обеда дедушка всегда играл в безик. В Москве ему составляли партию разные родные и знакомые, а в Колноберже эта обязанность лежала на докторе Зеренине.

Отец дедушки Бориса Александровича был главнокомандующим на Кавказе, и когда я, уже взрослой, иногда давала волю своим нервам, всегда рассказывалось мне о том, как этот мой прадед представлялся как-то императору Николаю Павловичу, который его спросил:

— Как здоровье твоей жены?

— Ничего, ваше величество, благодарю, только вот нервы всё мучают.

— Нервы? — возразил император. — У императрицы тоже были нервы, но я сказал, чтобы не было нервов — и их нет. А когда мы были детьми, ставился нам в пример Суворов внучкой которого была моя бабка M А Нейдгарт. Ее мать, рожденная графиня Зубова, была дочерью «Суворочки», единственной дочери генералиссимуса. И с детства мне внушали один из его заветов потомству: «Не кончить дела — ничего не сделать».

Глава XVII

Когда мне было 15 лет, я первый раз попала за границу вдвоем с моим отцом. Эта неделя была одной из счастливейших в моей жизни. Вот, как это произошло.

Той осенью я плохо себя чувствовала: вечные головокружения, изводящие и меня и близких, беспричинные слезы, бледность, быстрое утомление — всё это не в шутку встревожило моих родителей.

Вообще папá терпеть не мог нытья и никаких истерик не допускал, но тут он увидел, что дело серьезно и надо меня лечить.

И вот вечером — это было в октябре — зовут меня к себе мои родители и объявляют, что на следующий день я еду с папá в Берлин на целую неделю, что я теперь большая девочка и пора мне посмотреть и заграничные города. Легко себе представить и удивление мое и радость! До тех пор, кроме переездов в Ковну и поездок в Москву, единственным моим путешествием была поездка в Либаву, когда мне было лет семь. Папá туда ехал по делам Сельскохозяйственного общества и взял мамá и меня с собой. Из этой поездки я помню лишь, что мы с вокзала ехали в карете с зеркалами, вместо стекол, так что кучера не было видно. Я спросила, как этот экипаж движется без лошадей. После этого меня дразнили моей наивностью, не предвидя, что в близком будущем все мы будем кататься без лошадей на автомобилях. Путешествие наше в Берлин удалось на славу. С того момента, что мы сели с папá в коляску, чтобы ехать на станцию, и до момента возвращения — мне было весело и легко, как в сказке, и, конечно, лучшего способа развлечься и отдохнуть родители мои придумать не могли. Кажется, впрочем, что на эту мысль навел их Иван Иванович, всё лето безрезультатно боровшийся с моим недомоганием.

Только что мы переехали границу, и поезд, швыряя вагоны из стороны в сторону, с непривычной быстротой помчал нас по новым незнакомым местам, я почувствовала себя на другой планете.

Какая разница с тихо и плавно идущими широкими русскими вагонами. И какая разница между нашими деревнями и беленькими немецкими домиками; между нашими русскими раскинувшимися на необозримые пространства полями и аккуратненькими четырехугольниками полей немецких. Всё иначе, чем у нас, и всё интересно. А когда мы приехали в Берлин, то я в начале совсем растерялась после Колнобержской тиши в шуме и сутолоке Фридрихштрассе и, как маленькая, держалась за руку папá.

Каждый день приносил новые впечатления, и осмотр такого города, как Берлин, с таким культурным и умным руководителем, конечно, не мог не дать и очень любили его.

Папá водил меня в разные кварталы города и старался осветить мне жизнь чужого народа со всех сторон, знакомил с германским искусством и историей страны, водил и в большие рестораны и в типичные «бирхалле» (пивные). Сам живо всем интересуясь, он увлекал и меня, еще ничего не видавшую маленькую провинциалку.