Воспоминания о народном ополчении

Утром 1-го октября был убит один из работников штаба - аспирант МЭМИИТа Казаченко, очень славный молодой человек, отличавшийся свежестью красок лица. П.Ф. Казаченко был смертельно ранен на передовой, куда он попал, выполняя задание штаба. В бессознательном состоянии ночью его привезли в штаб на грузовой машине, которую мне пришлось встретить, он умер через несколько часов. Казаченко похоронили где-то около деревни Мойтево.

Утром 1-го октября в штаб дивизии доставили пленного немца. На мою долю выпала обязанность водить его на допрос в землянку, где его допрашивал комиссар дивизии Белов. Водили мы немца по Мойтеву с завязанными глазами, как это положено делать с пленными в районе штабов действующей армии. Немец был среднего роста, довольно щуплый, с темными волосами; он был одет в серовато-зеленый китель и такого же цвета брюки, заправленные в сапоги с широкими голенищами раструбом, на непривычных для нас высоких каблуках на конус. Под кителем у него был надет шерстяной свитер, довольно тоненький. Шинели у него не было. Когда мы спросили, где у него шинель, он сказал, что они пока шинели не получали. В кармане у него был кошелек, в котором находились деньги и личный номер на металлической пластинке, который заменял ему удостоверение и то, что называлось у нас медальоном или смертником. Кроме того, у него в кармане были грязнейший носовой платок, пачка сигарет.

Комиссар дивизии задавал через переводчика пленному вопросы. Тот назвал часть, в которой служил, сказал, что на фронте уже около месяца. Я спросил, кем он работал до войны, и есть ли у него семья. Он ответил, что по специальности он строительный рабочий, и что у него есть двое детей. Затем по приказанию комиссара пленному принесли поесть. Ел он с жадностью, видимо, проголодался. После еды он вынул сигареты (мы не отобрали их у него) и закурил, прикурив от керосиновой лампы, которая стояла на столе. Товарищ Белов спросил пленного, курят ли немецкие солдаты в присутствии своих офицеров. Выслушав переводчика, немец заволновался и хотел выбросить сигарету, но комиссар разрешил ему докурить. Затем комиссар задал ему еще несколько вопросов: почему он такой грязный, почему у него до сих пор нет шинели и ряд других вопросов, касающихся быта и положения немецкой армии. Пленный охотно отвечал на все вопросы и вдруг сам задал вопрос. Мы все поняли его без переводчика - он спросил, сколько еще километров осталось до Москвы. "Сколько бы ни осталось, но немецкой армии до Москвы не дойти", - просто и спокойно ответил комиссар дивизии. Немец смутился, поняв, что его вопрос невольно выдал мысли солдат гитлеровской армии и его собственные мысли. До этого мне приходилось видеть пленных всего один раз, когда мы по каким-то хозяйственным делам были в штабе 24 армии. Тогда я видел пленных издали, теперь же я видел и говорил с настоящим немецким солдатом, мог задавать ему вопросы и слышать, как с ним говорили другие. Откровенно говоря, этот щуплый грязный немец показался мне несчастным. Против него насторожила несколько развязная манера его разговора - откуда появилась эта, сквозившая порой в его словах и движениях, скрываемая порой рабским раболепием, но все же уверенность?

Утром 2-го октября 1941 года мы с Александром Волковым проснулись в своей землянке от какого-то гула, вся земля дрожала. Едва открыв глаза, мы выскочили на поверхность. Солнце еще не взошло, но восток уже алел зарей, светало. Грохот, который поднял нас на ноги, шел с запада, это была колоссальная артиллерийская дуэль между немецкой и нашей артиллерией. Все кругом гудело, земля дрожала от сотен и тысяч артиллерийских выстрелов и взрывов снарядов. Казалось, что звуки уходили далеко на север и юг, обнаруживая невидимую для глаз линию фронта. Взошло солнце, его первые лучи скользнули по земле и осветили панораму полей и лесов, положили тени на утренний туман в ложбине, осветили розоватым светом дымное облако, которое медленно поднималось над лесами и полями. Теперь линия фронта была не только слышна, но и видна. От горизонта до горизонта с юга на север протянулась над линией фронта полоса дыма и пыли, поднятая взрывами снарядов. Снаряды рвались и в Ельне, и на поле между Ельней и Мойтевым, но главная их часть рвалась там, где была передовая линия обороны.

Иногда снаряды пролетали над Мойтевым и разрывались где- то позади деревни. Было видно, как в высоте над лесом и Ельней вспыхивали облачка шрапнели.

Артиллерийская стрельба продолжалась более часа, а затем так же внезапно смолкла, как и началась. Установилась непривычная тишина, напоминавшая пустоту.

Как и всегда начиналось утро, и только на западе во весь горизонт долго еще была видна лента дыма и пыли, грандиозно поднимавшаяся к небу.

Вскоре мы узнали, что немцы произвели артиллерийскую подготовку, на которую ответили наши орудия. Вслед за артиллерийской подготовкой немцы атаковали наши части на участке нашей дивизии и на участке обороны 9-ой дивизии Народного ополчения.