Воспоминания о передвижниках

Виной проволочки, надо полагать, было несправедливо пренебрежительное отношение к наследию передвижников, порой наблюдавшееся в годы, когда пережитки вульгарно-социологических концепций сохраняли некоторое влияние в нашей искусствоведческой науке, накладывая свой отпечаток также на дело популяризации искусства, на музейную и издательскую практику.

Свой труд старый передвижник Минченков и задумал, видимо, как некий противовес этим тенденциям. «Вы ставите своей целью возбудить внимание к передвижникам и желание изучения их», — писал ему племянник Н. Н. Дубовского Н. И. Лагутин.

И надо сказать, что именно он, Минченков, имел все основания взять на себя осуществление этой задачи.

Человек, непосредственнейшим образом причастный к художественной жизни предреволюционных десятилетий, он провел много лет в самом тесном, повседневном общении с И. Е. Репиным и В. И. Суриковым, В. Д. Поленовым и И. И. Левитаном, Н. А. Касаткиным и Н. Н. Дубовским, и ему было что о них рассказать. На глазах его происходило множество событий, встреч, бесед, которые его зоркая наблюдательность приметила, память зафиксировала с удивительной точностью и полнотой, а незаурядный дар рассказчика помог передать с подкупающей живостью и достоверностью, языком хотя и не всегда безукоризненно правильным с точки зрения литературных норм, но зато неизменно сочным, красочным, метким, уснащенным доброй толикой юмора.

В литературе об искусстве обычно мало внимания уделяется личности художников, бытовой обстановке их жизни, повседневным радостям и печалям. Книга Минченкова в какой-то мере восполняет этот пробел, воскрешая перед читателем немало запоминающихся эпизодов из истории Товарищества передвижников, рисуя живые образы художников, больших и малых, в их творческом труде и житейских буднях, в мастерской и на этюдах, на выставках и в домашнем кругу. Множество штрихов такого рода рассыпано по страницам «Воспоминаний». Но это не было для автора конечной целью. «Всякие мелочи вплетенные в рассказ, — писал Минченков о своем замысле Н. И. Лагутину (7 июня 1933 г.), — создают увлекательность для чтения, а живой образ ведет читателя к изучению творчества художника и заставит его обратить внимание на произведения художника. Вот моя цель — воскресить передвижников, заставить их жить, говорить, веселиться, ссориться, ошибаться — и делать свое, своей эпохи дело». И в другом письме (к нему же 3 августа 1933 г.): «Полагаю, что раз личности вне общественного воздействия не существует, то и интимная сторона ее есть результат этого воздействия и потому может быть ценной с этой стороны. Мне нужна эпоха и типы этой эпохи…»

Вот почему, представляя своих товарищей по искусству в подобном аспекте и увлекаясь бытовыми деталями и житейскими мелочами, Минченков в то же время не перестает видеть в них людей, «делающих своей эпохи дело». Он изображает передвижников в их нелегкой борьбе за утверждение и развитие демократического, реалистического направления русской живописи, не устает подчеркивать их гражданственные устремления, приверженность передовым общественным идеям времени, принципам жизненной правды в искусстве. Он приводит примеры острых столкновений художников с «власть имущими», с произволом царской цензуры, показывает отношение передвижников к революционным событиям 1905 года. Немало строк посвящено их борьбе за свое художническое и человеческое достоинство, против гнетущих законов капиталистического рынка, против буржуазного понимания искусства как товара, подлежащего купле-продаже. «Большинство из нас, — свидетельствует Минченков, — мечтало о социальном строе, который дал бы нам независимость от буржуазного рынка, заказа от капитала, угодничества золотому тельцу, подавляющему всякое свободное проявление творчества художника».

Не умалчивает он и о сложных кризисных процессах, исподволь нараставших в недрах Товарищества передвижников, об острых противоречиях, все более расшатывавших изнутри первоначально столь монолитное содружество: о брожении в Товариществе и выходе из него ряда талантливых молодых мастеров, за которыми (показала история) как раз и было будущее; об утрате многими представителями позднего передвижничества прежних духовных идеалов, скатывании с былых идейно-художественных высот к мелкотемью, мещанской ограниченности, порой и к откровенному компромиссу со вкусами буржуазного заказчика… Обо всем этом мемуарист заговаривает не раз, снова и снова пытаясь отдать себе отчет в том, что же произошло, найти объяснение этим все еще болезненно переживаемым им явлениям. Вопрос о путях и перепутьях позднего передвижничества, о началах и концах движения, заметим кстати, по сию пору недостаточно углубленно изучен и освещен в наших искусствоведческих исследованиях, — свидетельства Минченкова могут и здесь оказаться весьма полезными.