Воспоминания о передвижниках

   Под каким-то благовидным предлогом он выписывает картину обратно, дезинфицирует ее карболкой и одеколоном и сам вешает на стену. Но тут произошел роковой случай: картина сорвалась и слегка ударила его по шее. Появилась краснота и опухоль. День, два, три -- опухоль не проходит и краснота тоже. Лемох идет к другу доктору: "Скажите, какие симптомы чумы?" -- "А вам для чего это понадобилось знать?" -- удивляется доктор. -- "Да, так, вообще..." -- "Ну, появляется опухоль".-- "И может на шее?" -- "И на шее". -- "И краснота?" -- "Ну, пусть и краснота, вам-то не все равно?" Но Лемоху было далеко не все равно. Одесса, чума, удар от картины, зараженной в чумном городе, опухоль и краснота! "Прощайте, дорогой друг, -- говорит он доктору. -- прошу меня не провожать и не прикасаться ко мне -- я зачумлен".

   И только через неделю, когда прошла опухоль, удалось убедить Лемоха, что опасность миновала и ему уже ничего не угрожает.

   Все старики-питерцы, а Лемох особенно, принимали различные снадобья для предупреждения разных заболеваний и приближающихся старческих немочей. Верили в мечниковскую простоквашу, аккуратно ее ели, глотали льняное семя, и, если вы встречались с Лемохом, он прежде всего задавал вопрос: "Не находите ли вы, что льняное семя, безусловно, самое верное средство для поддержания организма? Не правда ли, я выгляжу значительно лучше, чем в прошлом году?"

   Конечно, всякий гость с этим соглашался. Но пришла пора, когда уже ничто не могло отодвинуть неизбежный конец. Ноги его отказались скользить по паркету, голова беспомощно откинулась на подушки. В бреду он упоминал о кассовой книге Товарищества, опасался за ее точность, хотел довести все счета до конца. Но скоро и счетам его жизни был положен конец.

   Отпевали Лемоха в академической церкви. И в гробу он лежал с застывшей деликатной улыбкой. Казалось, что Кирилл Викентьевич нашел для себя, наконец, место, где нет ни страха, ни каких-либо опасений.

   Расходившиеся с похорон товарищи-передвижники обдумывали, кого бы им избрать в кассиры, и соглашались с тем, что такого, как Лемох, им больше не найти.

Примечания

Примечания составлены Г. К. Буровой

Лемох Кирилл Викентьевич

   Лемох Кирилл (Карл) Викентьевич (1841--1910) -- живописец-жанрист демократического направления. Свои произведения посвящал главным образом жизни крестьянства, реже -- сценам городского быта. Значительное место в его творчестве занимают образы детей, которых он изображал с любовью и знанием детской психологии. Учился в Московском училище живописи и ваяния, затем в Академии художеств, из которой вышел в 1863 г. в числе четырнадцати "протестантов". Был одним из участников Артели художников, членом-учредителем Товарищества передвижных художественных выставок. На передвижных выставках его произведения экспонировались с 1878 по 1911 г. Был кассиром и членом Правления Товарищества. С 1875 г. -- академик. В 1897--1909 гг. был хранителем художественного отдела бывш. Музея Александра III (ныне Государственный Русский музей в Ленинграде).

   Айвазовский Иван Константинович (1817--1900) -- выдающийся живописец-маринист. Учился в Академии художеств у М. Н. Воробьева. С 1844 г. -- академик, с 1847 г. -- профессор. Им создано огромное количество произведений -- большей частью морские пейзажи, а также картины сражений русского флота. Свои работы экспонировал на многочисленных выставках в России и за границей.

   Григорович Дмитрий Васильевич (1822--1899) -- писатель, один из ведущих представителей "натуральной школы" -- реалистического направления в русской литературе 40-х годов XIX в. В 1864--1884 гг. был секретарем Общества поощрения художеств в Петербурге.

Волков Ефим Ефимович

   Лев Николаевич Толстой, обходя как-то передвижную выставку, сказал: "Что это вы все браните Волкова, не нравится он вам? Он -- как мужик: и голос у него корявый, и одет неказисто, а орет истинно здоровую песню, и с любовью, а вам бы только щеголя во фраке да арию с выкрутасами".

   Пожалуй, оно так и было. Волков был неотеса, у него "было нутро", чувствовалось, что он переживает, любит природу; где-то далеко, далеко скрыта настоящая нота, но то, что он передает, не отделано по-настоящему, еще сыро, грубо, не щеголевато. Просто мужик в искусстве.

   Но люди, соприкасавшиеся с природой, бродившие на охоте по болотам, опушкам леса, лугам, хотя бы случайно наблюдавшие утренние, вечерние зори и не искушенные в тонкостях искусства, любили пейзажи Волкова. Они подпевали народной песне Волкова.

   Был он высокий, худой, голова лысая, узкая бородка до пояса, усы такие длинные, что он мог заложить их за уши, длинные брови. Сюртук висел, как на вешалке. Сырым и даже мало толковым казался Волков и в разговоре. Подойдет к столу, забарабанит костлявыми пальцами и заговорит, а о чем -- не скоро поймешь.