Воспоминания о передвижниках

   И удивительным казалось, как такой на вид простой человек мог правдиво учуять биение жизни, вызвать образ его в такие чудесные формы. И откуда у него такой подлинный аристократизм, тончайшее понимание формы и красок? И как при кажущейся своей простоте мог он так умно выразить идею в своем произведении?

   К сожалению, этого не видит и не понимает публика; она не знает и того, как мучительно вынашивается образ, который, как мимолетное видение, готов ускользнуть от художника, напрягающего все силы, чтобы не потерять его и закрепить в своем воображении.

   А воплотить, дать форму своему видению? Надо найти ее в окружении -- но как это нелегко! И в большинстве случаев, уже написав картину, художник с ужасом видит, что сделал не то. "Надо семь раз умереть, прежде чем напишешь картину", -- говорил Репин. И он же, когда поставили одну его картину на выставке, точно в первый раз увидал свое произведение, закрыл лицо руками и убежал с выставки почти с воплем: "Ох, не то, совсем не то!"

   И почти все, а особенно талантливые люди, поставив свои законченные работы на выставку, стыдятся их. Им кажется, что они не сделали того, что хотели, что надо бы заново все переработать. И этого не знает публика. Молча и одиноко переживает художник свои мучения в тиши своей мастерской, а на людях он скрывает пережитое, поет и пляшет...

   У Волкова была намечена определенная сумма, на которую он должен был продать свои картины. И пока они не продавались, страшно нервничал, стучал пальцами по столу: "Нет, позвольте, я не понимаю, почему... кажется, вещи... то есть... как вам сказать... И не то, чтобы... но отчего же?" Наконец положенное исполнялось, Ефим Ефимович затихал и усаживался дома за писание новых картин. Приходилось ему говорить: "Чего волнуешься? Ведь есть запасец, хватит и без продажи дожить до конца". Он сердился: "Есть... мало ли что... своими руками заработал... все видят, как ем, а никто не видал, сколько голодал раньше... Не генеральское жалованье получаем и ни за что, ни про что от папеньки, а вот -- на-ко, попробуй... оно действительно... Что там говорить!.."

   Иногда Волков отводил душу в тесной компании с возлиянием.

   "Вчера, знаешь, того... не идет работа, тускнеет картина, чернота... пропал закат... Не то, черт возьми... пошел, знаешь, того... как тебе сказать..." -- "Понимаю!"

   На этой почве известный карикатурист Щербов сыграл над ним злую шутку.

   "Пошли мы с Щербовым на "поплавок" -- ресторан на барке, -- вспоминал Волков -- Ну, значит, как тебе сказать -- того... до рассвета.

   Говорю: "Выпьем паровоз". Это так называется последний бокал, где давали какую-то смесь из вин. Щербов говорил: "Не пей паровоза", -- а выпили. Идем потом по Тучкову мосту, светает. Вижу -- по мосту слон идет. Говорю: "Щербов, смотри -- слон", -- а он: "Говорил, не пей паровоза, вот тебе и слон мерещится". Я божусь -- вижу слона живого, а Щербов одно: "Допились мы до слонов, если б еще по паровозу выпили, не одного бы увидал". Что тут делать? Протру глаза -- опять слон, идет и коротким хвостом помахивает. Дома жене: "Посмотри, -- говорю, в окно на Тучков мост, не видно там слона?" Ругается: "Не пил бы, и слонов бы не было".

   За доктором посылал, язык показывал, бром пил, а слон не выходил из памяти. Только через неделю читаю в газете... Ах черт бы вас побрал и с доктором вместе... Пишут, что из Зоологического сада переводили в другое место слона, и как раз в тот день, когда мы шли с поплавка. А каков Щербов: до газеты не сознавался, что сам тоже слона видел. Вот как оно, как говорится... то есть это я так... между прочим..."

   События нарастали: война японская, империалистическая бойня. Волков на все реагировал с жаром. Трясся, стучал пальцами по столу. Распутин приводил его в неистовство. "Позвольте, как так? Да я бы его своими руками... Кто управляет нами? А какова Александра-то? Нет, а этот высокий господин маленького роста? Извините, да что же это такое?"

   Сущность его речей была та же, что и у всех передвижников, и он, как и все, только кипел и ничего не делал, да и не мог сделать. Как и все, не знал выхода, так как не мог разобраться в явлениях, ибо так же, как все, был политически безграмотен.

   Протестовал, дрожал, исхудал, стал хмурым и все же писал свои болота, березки до самой революции.

   Ударил гром, Ефим Ефимович обрадовался, растерялся, испугался, и, когда история сказала ему: подожди, Волков, сейчас пока не до тебя, -- он затих, осунулся и вскорости вслед за другими передвижниками отошел в небытие.

Примечания

Примечания составлены Г. К. Буровой

Волков Ефим Ефимович