Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов

«Философ, изумленный его мужеством и героизмом, захочет, может быть, искать в нем кротких добродетелей общественного человека, и увидит в Фридрихе короля-философа, воина, друга человечества, покровителя наук и художеств, которыми и сам он занимался с великим успехом. Он вступил на поприще словесности опровержением гибельной системы Макиавелли, знаменитого проповедника политического деспотизма, и дал через то свету верный залог будущих своих добродетелей. Исторические записки его о Бранденбургском доме доставляют ему неоспоримое право стоять наряду с лучшими историками всех веков и народов, стихотворческие опыты показывают необыкновенные его способности. Не все время посвящал он воинским трудам и тягости правления, большую часть оного проводил он в тихом кругу приближенных, любезных его сердцу: они видели в нем не короля, но приятного, доброго собеседника, одни душевные достоинства отличали его – и это отличие было лестнее для великой души его, нежели блеск сана и рождения. Многие частные люди могли быть хорошими королями, но из всех королей один Фридрих мог быть хорошим честным человеком».

Прискорбно, что обстоятельства не позволили мне познакомиться короче с резиденцией королей прусских и ее окрестностями, но я успел взглянуть на Новый замок, так называется загородный дворец верстах в двух от Сан-Суси. Великолепие убранства, привлекательная красота архитектуры и прелестной сад делают его достойным внимания путешественника, но для меня сделался он еще занимательнее напоминанием о величии души и патриотизме прекрасной, благородной и вместе несчастной королевы Луизы. Книга, в которой посетители вписывают имена, вначале украшается знаменитыми именами ныне царствующей фамилии, но когда французы наводнили Пруссию, то и эта книга наводнилась именами их; сам Бонапарт занял в вершок места, снизу вверх написанным: Napoléon. При удалении их королева не хотела видеть названия злодеев земли своей, стоящего наряду с друзьями, и потому в другом месте начала этот список.

В церкви гарнизонной (но весьма великолепной), возле гроба Вильгельма I, стоит гроб Великого Фридриха. Все просто и прелестно. Мраморная комната под кафедрой, также из прекрасного мрамора сделанная, без всяких украшений, гордится знаменитыми останками королей прусских.

Дворец в городе, где король имеет свое обыкновенное пребывание, понравился мне скромностью украшений, а еще более – знаками постоянства и любви короля к добродетельной своей супруге. Во всякой почти комнате стоят портреты ее, а в кабинете – гипсовое изображение, снятое с усопшей. За несколько дней перед моим прибытием дворец этот осчастливлен был присутствием великой нашей государыни. Жители не могут о ней наговориться.

Был я и в доме сиротском, где воспитываются дети воинов прусских. Во всем заметил порядок, чистоту и опрятность.

Верст за десять открылся глазам нашим – украшение Пруссии, можно сказать смело: всей Германии, – Берлин. Влево синелся лес, окружающий Шпандау, возвышались мрачные башни, безмолвные свидетельницы горести и отчаяния, вправо улыбались изредка веселые нивы и хижины, песчаная степь простиралась к самому городу. Среди этих прежде бесплодных пустынь рука человека проложила прекраснейшую дорогу, на каждом шагу изготовлено все, что роскошь и прихоть изобрести могут: прекрасные, чистые домики, веселые взоры приглашают путешественника забыть о трудах, в пути перенесенных. Наконец мы подъехали к заставе, опустился шлагбаум, добрый прусак записал имена наши, и я увидел великолепный Берлин. Действительно чудесный город! Я был Петербурге, но не мог не восхищаться Берлином. С самого выезда начинаются огромные, прекрасные улицы. Вообще в России отдаленные части городов не заслуживают внимания, здесь у заставы дома столь же красивы, как и на дворцовой площади.