Воспоминания о России (1900-1932)

Человек: Мы хотели бы дружить с вами. Поэтому мы попросили вас поговорить с нами. Я надеюсь, вы не возражаете?

Я: Я бы не возражала, если бы не была так занята. У меня очень много работы дома.

Человек: Я прекрасно понимаю. Домашняя хозяйка с семьей и детьми всегда очень занята. Тем не менее, всегда можно найти какое-то время и для другой деятельности.

Я: Какой деятельности? Я же говорю вам, я очень занятая женщина.

Человек: Пожалуйста, не торопитесь так. У меня есть еще несколько вопросов, которые я хотел бы задать вам. Мне хотелось бы выяснить некоторые ваши взгляды.

Я: Какие взгляды?

Человек: Ваши взгляды на жизнь, политическую ситуацию и так далее.

Я: Я не интересуюсь и никогда не интересовалась политикой. Я только мать и жена, и это всё.

Человек: Да, я понимаю. Но мне хотелось бы знать ваше отношение к нам.

Я: Мое отношение? Я не понимаю вашего вопроса. Какое отношение может быть к людям, которых встречаешь первый раз?

Так разговор и шел, пока я не поняла, чего они от меня хотят. Они хотели, чтобы я подписала бумагу, в которой декларировалась моя лояльность к существующему режиму; в подтверждение же этой лояльности мне пришлось бы помогать им ловить людей, нелояльных к этой власти.

Я: Иными словами вы хотите, чтобы я стала шпионом?

Человек: Не будьте так резки. Мы не хотим ничего плохого, а всё, что я пытаюсь сделать, — это помочь вам.

Этот бесполезный разговор длился и длился и никуда не приводил. Было уже заполночь, я понимала, что моя маленькая Валентина проголодалась. Мои блузка и кофточка промокли от молока. Я была усталой, выдохшейся, и чувство глубокой горечи пронзило меня. Для чего все это, думала я. Кто дал им право вторгаться в жизнь невинных людей таким образом? Чего они хотят?

Внезапно я задала себе вопрос: «Одинока я в этой жизни, или есть кто-то, кто нуждается во мне?» Ответ на этот вопрос был поворотным пунктом нашего безрадостного разговора.

Неподалеку, за несколькими дверями меня ждал Ники. Мой маленький ребенок, наверное, плачет, двое других проснулись и с нетерпением ждут нашего возвращения, а я здесь с этим идиотом веду дурацкую беседу.

Я посмотрела на него и сказала:

— Так что же вы хотите от меня?

— Чтобы вы поставили свое имя на этой бумаге, — ответил он, — только и всего, поставьте свою подпись.

Я опять сказала:

— Но я уже говорила вам, что я не создана быть шпионом. Меня по-другому воспитывали, и я не гожусь для этого.

Человек: У вас много друзей, вы очень популярны и могли бы быть нам крайне полезны.

Я: Я так не думаю, все мои друзья похожи на меня. Они не имеют никакого отношения к политике, и всё, чего они хотят, — чтобы их оставили в покое.

Человек улыбнулся: Возможно, но, положим, вы столкнетесь с нашим врагом. Каково будет ваше отношение к этому?

Я: Не знаю, я никогда с этим не сталкивалась.

Выйдя из себя, я сказала:

— Я сказала всё, что могла сказать. Из меня не получится шпион. Я лояльна, чего вам еще надо?

— Это годится, поставьте здесь свою подпись.

Я подписала. Он вывел меня к Ники, который сидел с тремя другими мужчинами.

— Можно отпраздновать, — сказал мой мучитель с гадкой усмешкой, — нашего полку прибыло.

— Нам надо спешить домой, — сказала я Ники, — ребенок уже плачет.

Ни на кого не глядя, мы ушли домой.

Мой муж получил работу, теперь у нас были карточки. Но мы не ощущали радости, а мое здоровье ухудшилось. В начале июня меня вызвали опять. Они сказали, что ни я, ни мой муж не приложили ни каких усилий, чтобы доказать свою лояльность, и по отношению к нам должны быть приняты меры. Я решила сыграть. Я знала, что мы находимся в списках ГПУ как шпионы и нам никогда не выпутаться из их сетей, но я понимала, что с женщиной они будут менее суровы, чем с мужчиной. Я сделалась очень милой и вежливой и сказала:

— Мне очень жать, что мой бедный муж ничего не сделал, чтобы помочь вам. Но я этим не удивлена. Он не разговорчивый человек. Людям скучное ним, и никакой разговор не получается. Даже со мной, своей женой, он почти не разговаривает. Оставьте бедного человека в покое, он не способен ни на что.

Мой следователь казался довольным. Я продолжала:

— Вы просто вычеркните его из списков. Я совсем другое дело, я знаю, как заставить людей разговориться.

Опять он казался довольным. Я играла дальше:

— Я сделаю всё, что могу, но муж не сможет вам помочь ничем.

Мы расстались как друзья, но я проплакала всю дорогу домой.

Приехала навестить нас моя сестра. Это было для меня большой подмогой, и мы много разговаривали. Она хотела мне помочь, но мы были слишком разными, и приходилось избегать некоторых тем. Один из разговоров глубоко огорчил меня. Она была добрая душа и хотела хорошего, видела наши трудности и страдания. Сестра принимала жизнь такой, как она есть, у сестры была хорошая работа, она стояла во главе большого детского сада, где дети воспитывались в антирелигиозной атмосфере. Эта атмосфера была ужасом моей жизни.

Сестра предложила взять моих двух старших детей и поместить в одно из таких заведений.