Воспоминания о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гётеанума

Однако о соприкосновении в начале XX века двух духовных культур — русской и немецкой — это рассуждаем мы, с нашей исторической и экзистенциальной дистанции: тогдашние мыслители, поэты, художники были живыми людьми, и ими двигали вполне личные стремления и интересы, о которых прекрасно рассказано А. Тургеневой, Что же влекло этих русских людей к немцу Рудольфу Штейнеру? — Самое глубокое и сокровенное: жажда обрести Христа, от которой неотделимо стремление каждого из них прийти к себе самому, под всеми социальными и условными оболочками найти-таки свое подлинное "я". Надо сказать, что пути тогдашних духовных исканий расходились, духовное возрождение XX века не было чем-то однородным. Ряд представителей русского Ренессанса искали Бога на путях исторического христианства: при всех "но", скажем, П. Флоренского и в особенности С. Булгакова (по-видимому, и Е. Трубецкого) можно считать православными мыслителями. Однако невзирая на все усилия, ни Белому, ни Бердяеву не удалось "пустить корней" в православной Церкви. При этом Бердяев всё же не стал доверяться и Штейнеру, держась за свою достаточно виртуальную "церковность", — тогда как Белый уже в своих воспоминаниях, позабыв все свои обиды и отвлекшись от подлинной личной драмы, определенно свидетельствует: да, именно немец доктор Штейнер, "родной мудрец", впервые открыл ему, Борису Бугаеву, Христа, — осуществил то, что не удалось ни одному священнику на родине, ни одному русскому "старцу". "И я понял впервые себя; и я понял впервые Иисуса"[1], — свидетельствует Белый. Думается, под этими словами подписалась бы и Ася Тургенева, и здесь тайна человеческих судеб. Эллис (вместе с И.Польман-Мой) ушел от Штейнера в католичество; впоследствии сходным путем следовал В. Томберг. Белый же совершенно реально, всем своим существом ощущал: "Его (Р. Штейнера. — A.C.) слова о Христе были (…) самим Христом в нем"; "пурпурный жар исходил от его слов, пронизанных Христом"[2]. Поистине религиозно, в ключе тогдашних русских исканий, переживал Белый феномен Штейнера, когда уже в 1928 г. вспоминал его лейпцигские лекции о Христе: "Свершилось: в Лейпциге опустилась аура любви; и Силы Жизни присутствовали: "Ныне Силы небесные с нами невидимо". (…) Лейпциг стал храмом мистерии"…

Такими были устремления русских "мистиков", приводившие их к антропософии; такой была эпоха исканий — обновления религиозного сознания, на фоне которой читается книга Аси Тургеневой. И что же сама автор ее, что нам сказать о ней? Ася Тургенева… Неслучайно троюродная внучка И. С. Тургенева Анна Алексеевна захотела именоваться Асей: так возникает аллюзия на одну из тургеневских героинь, — вообще на тип тургеневских девушек. С ними Асю Тургеневу роднят душевная чистота и возвышенность внутреннего строя, способность к самоотверженной любви. Фотографии 1910-х годов донесли до нас одухотворенный облик юной женщины. Особенна выразительным кажется нам снимок Аси, сидящей в Гётеануме: сложенные на коленях руки, как бы бессильно поникшие плечи — поза совершенного смирения в сочетании со взглядом, полным обреченности, почти трагическим… Антропософская монахиня — вот странное на первый взгляд словосочетание, тем не менее точно, по-нашему мнению, характеризующее феномен Аси Тургеневой. Отказавшись от личного счастья, Ася полностью отдалась антропософии — делу Штейнера, которое он и вслед за ним его ученики понимали как закладывание основ новой культуры. Ася вносила туда свой вклад в качестве эвритмистки, резчика по дереву на архитравах Гётеанума, стекольного гравера… Была она и интересным художником со своей самобытной философски-художественной идеей: она хотела научиться изображать действительность, исходя, в духе натурфилософии Гёте, из двух фундаментальных начал — света и тени, бытия и небытия, — и достигла здесь неплохих результатов.