Воспоминания о русской службе

Как административный центр всей Амурской области Хабаровск собрал в своих пределах лучших представителей всевозможных профессий. Среди них было много необычайно сведущих и образованных людей, которые накопили недюжинные познания, много повидали и порой читали весьма интересные доклады. В частности, один старый офицер, поляк по происхождению, рассказывал нам о своей бурной жизни. Находясь на французской службе, он сопровождал в Мексику несчастного императора Максимилиана. [9]Когда Наполеон оставил Максимилиана на произвол судьбы, он был в числе немногих сохранивших верность императору. Офицеры, в общей сложности двадцать человек, были построены подле императора для расстрела. Когда же грянул залп, упал один только Максимилиан; офицеров предполагалось лишь напугать, вслед за тем их спешно выслали из страны. Последним желанием императора было услышать испанскую песню «Голубка», под звуки ее он и был расстрелян. Полковник по сей день не мог слышать эту мелодию без слез.

Несмотря на все усилия поддерживать в обществе хороший тон и благоприличное поведение, дикость нет-нет, да и прорывалась наружу, прежде всего в форме азартных игр и попоек. Лишь присутствие барона Корфа и его семьи держало общество в рамках; ровно в полночь барон Корф покидал клуб, а вместе с ним — те, кто опасался неприятностей. И тогда обстановка разительно менялась — злые духи получали свободу.

Азартные игры в офицерском клубе были строго запрещены, играли только в частных домах. Мы — маленькая группа молодежи из ближайшего окружения барона Корфа — создали для себя особый кодекс, согласно которому ни один из нас не имел права играть в азартные игры, а все дамы из окружения барона Корфа были объявлены табу. Правда, кое-кто из дам воспринял это с большою обидой.

Среди чиновников встречались весьма своеобразные типы старых служак, которые сидели на Амуре еще с муравьевских времен. Им платили большие оклады, каждые пять лет возраставшие на 25%, кроме того, по истечении этого срока чиновник повторно получал подъемные и экипировочные деньги в том же размере, что и в начале службы. Денег поэтому хватало всегда. Но, едва получив, старики регулярно их проигрывали и оттого снова поневоле еще на пять лет оставались на Амуре. Среди купцов тоже встречались игроки, ставившие на кон не только свои товары и все достояние, но даже жен, семьи и самих себя.

Эта необузданная жизнь была чревата большими опасностями, в частности для молодых гарнизонных офицеров. Если они не увлекались охотой, им только и оставалось проводить время за попойками да карточным столом. Водить знакомство домами здесь почти не было возможности, а немногие женщины, с которыми можно было общаться, редко служили молодым людям моральною опорой. Чтобы «выпустить пары», барон Корф предоставил в Хабаровске концессию трем японским чайным домам, хотя их управляющих и подозревали в принадлежности к японскому офицерству.

УСТРЕМЛЕНИЯ БАРОНА КОРФА

Чтобы заложить прочные основы для поступательного развития своей огромной области, барон Корф прежде всего стремился точно ориентироваться во всех проблемах. Для этой цели он не только посылал нас, своих личных порученцев, в самые отдаленные уголки генерал-губернаторства, но и сам каждое лето совершал длительные поездки, выслушивая донесения всех тех, кого считал людьми сведущими.

Когда я вернулся в Хабаровск, город жил под знаком большого съезда, на который генерал-губернатор пригласил представителей всех сословий и профессий с разных концов своей области ^{73}. Этому съезду барон Корф намеревался доложить о своих планах и проектах, обсудить их и услышать новые предложения и идеи.

В частности, на повестке дня стоял чрезвычайно больной вопрос о заселении территорий. До сих пор поселенцем Амурской области мог сделаться любой российский подданный, никто не контролировал, крестьянин ли он и в какой степени он, его жена или дети трудоспособны. В Одессе такому человеку вручали 300 рублей и бесплатно сажали на пароход добровольного флота ^{74}, шедший во Владивосток. По прибытии туда ему указывали местность, где он по собственному усмотрению мог поселиться. Триста рублей, полученные в Одессе, выдавались на приобретение инвентаря, но, как правило, он уже успевал их истратить и ничуть не радел об отведенной ему земле, а оставался на побережье, где всегда хватало легких заработков.