Воспоминания о русской службе

Возле этого дома нас ожидало высокопоставленное духовное лицо — вроде кардинала, с целой свитой священнослужителей; в знак привета он преподнес мне на большом хадаке еще одну статуэтку Будды и послание хутухты. Живой Бог благодарил меня за приезд, благословлял и выражал пожелание в скором времени принять меня в своей резиденции.

В сопровождении «кардинала» я вошел в дом; снаружи безликий, внутри он был устроен по тибетско-монгольскому образцу, только посредине вместо обычной угольной жаровни была большая печь-камин с колосниковой решеткой и специальным крюком, чтобы подвешивать над огнем котелок, а два стержня, концы коих были вмурованы в стенки, давали возможность жарить мясо на вертеле. Комнаты в этом жилище отделялись друг от друга не постоянными перегородками, а всего лишь яркими расписными ширмами, украшенными великолепной резьбою. Одно из помещений, предназначенное под канцелярию, было обставлено американской мебелью. В спальне я нашел умывальник со всеми принадлежностями и мягкую постель, устроенную на монгольский манер; домашний алтарь и тот не забыли. Все было чистое и новое. Для г-на Моэтуса рядом с домом поставили удобную новую юрту, еще несколько юрт отвели моим спутникам-ламам.

«Гофмаршал», то бишь петербургский студент, подробно объяснил мне все, что касалось дома, и попросил изложить мои пожелания, ибо хутухта хочет, чтобы я, представитель его знатного и влиятельного русского друга, барона Корфа, ни в чем не испытывал недостатка.

Я спросил, какой час хутухта благоволил назначить, чтобы принять меня, и в ответ услышал: «Ближайший удобный для вас; хутухта льстит себя надеждою, что час этот наступит скоро».

Между тем успел подъехать и тарантас с нашей поклажей; я мог тотчас облачиться в парадное платье и сказать гофмаршалу, что и сам я желаю, не мешкая ни минуты, поблагодарить Его святейшество за оказанный мне почетный прием и передать ему дружеский привет и подарки барона Корфа.

Возле дома ожидал паланкин с четырьмя носильщиками, в котором надлежало поместиться мне; остальное общество — г-н Моэтус, «кардинал» и «гофмаршал» — сопровождало меня пешком. Подарки я распорядился нести следом, а было это вот что: фонограф, предшественник граммофона, новейшее в ту пору изобретение Эдисона; телефон с несколькими аппаратами и надлежащими проводами; очень красивый большой цейсовский бинокль, лучший по тем временам; большая музыкальная шкатулка и к ней огромное количество пластин с маршами, танцами, романсами и популярными песенками; великолепный винчестер и несколько ящиков с русскими конфетами, киевским вареньем, сладкими наливками и московской водкой.

Когда мы поднялись по лестнице, по обеим сторонам которой шпалерами выстроились ламы, наверху нас ожидал стройный юноша лет восемнадцати, в красивом тибетском наряде и в шапке китайского мандарина, — хутухта. Он с достоинством ответил на мое приветствие, и я вручил ему украшенное гербом и императорскими вензелями собственноручное послание барона Корфа; засим меня провели в личные покои Живого Будды. Там он уселся на трон, сооруженный из священных подушек, а мне предложил кресло подле столика, стоявшего между ним и мною. На столике я увидел всевозможные изысканные безделушки, в числе коих были джонка с поднятыми парусами и крохотной командой, вырезанная из большого цельного куска янтаря, затем маленькая пятицветная фарфоровая лошадка с всадником — совершенно блистательное произведение мастеров лучшей китайской эпохи, подарок императора Чжан-цзы одному из предшественников нынешнего хутухты; были там и шахматы с чудесными резными фигурами. Надо полагать, всем этим вещицам просто цены нет. На стенах покоя были прикреплены консоли, уставленные золотыми, серебряными, бронзовыми и фарфоровыми изображениями Будды, разной величины, в разных позах. В целом все производило впечатление небольшого храма.

Я принял благословение Живого Бога, после чего нам подали на золотом подносе светлый китайский чай в крохотных чашечках, а затем Его божественность спустился на землю и между нами завязалась оживленная беседа.

Меня приятно удивило, сколь умно молодой хутухта задавал свои вопросы и с каким пониманием воспринял рассказ о нынешней обстановке в России. Особенно его интересовала политическая позиция барона Корфа в отношении Японии, Кореи, Китая и тамошнего всесильного тогда вице-короля Ли Хун-чжана ^{59}. При этом он весьма ловко избегал любых высказываний и всякой критики по адресу китайской императрицы. Он лишь позволил себе заметить, что несовершеннолетнему императору, наверное, очень тяжко сидеть в золотой клетке. В то время от имени сына правила старая императрица.