Воспоминания о службе в Финляндии во время Первой мировой войны. 1914–1917

Еще за несколько дней до движения на Петроград Кавказской туземной дивизии в высших штабах Финляндии было известно, что в Ставке что-то затевается, о чем говорили под большим секретом, но широкая публика о предполагавшемся выступлении генерала Корнилова узнала лишь утром 28 августа. Случаю угодно было, чтобы эти события особенно сильно отразились на офицерском составе армии и флота, занимавших Финляндию. Мартовские дни показали многим матросам и солдатам, что их руки теперь развязаны. Как они поняли свою свободу или, вернее, как им внушили ее понимать, читателю достаточно хорошо известно, но едва ли кто слышал, что именно было возбудителем этих кошмарных по своему ужасу событий сперва в Выборге, а затем в Гельсингфорсе.

26 августа вечером на аппарат штаба отдельного 42-го армейского корпуса в Выборге была принята юзограмма, которой категорически воспрещалась передача телеграмм, умаляющих власть или осуждающих действия Верховного главнокомандующего. Телеграмма эта дежурным офицером была лично вручена обер-квартирмейстеру того же штаба генерал-майору Васильеву (Виктору Николаевичу), так как начальник штаба корпуса генерал-майор Баженов, вообще человек болезненный, тогда сильно недомогал, а потому и не принимал служебных докладов.

Генерал Васильев, ознакомившись с телеграммой, вызвал к себе ведавшего в штабе корпуса делами военной цензуры полковника Кюрениуса и приказал ему срочно распорядиться по содержанию телеграммы. Отлично понимая всю ее важность, он лично снес ее на аппарат для передачи председателю Военно-цензурной комиссии в Финляндии, находившемуся в Гельсингфорсе. В руки адресата телеграмма попала лишь перед вечером 27 августа. Последний сделал распоряжение о вызове двух военных цензоров офицеров для получения от него дополнительных указаний по ее исполнению.

Комиссаров при цензуре было трое: от Временного правительства прапорщик Бервалль, долго сидевший за свои политические убеждения в тюрьме, от совдепа в Гельсингфорсе матрос Судаков и от Центробалта матрос Судков.

Утром 28 августа прапорщик Бервалль пришел в помещение комиссии и потребовал входящую почту для просмотра. Несмотря на запрещение председателя комиссии, сверхсрочнослужащий писарь 197-го пехотного Лесного полка зауряд-военный чиновник Андреев, предполагая, вероятно, выслужиться, показал Берваллю телеграмму, которая была у него на руках как у журналиста.

Спешно был вызван в комиссию полковник Гольмберг, которого Бервалль прямо спросил, что это значит, что такая серьезная телеграмма, за которой скрывается контрреволюция, не была сообщена ему как комиссару Временного правительства тотчас же по получении.

Осведомившись, что никто из других комиссаров еще этой телеграммы не видел, он посоветовал полковнику Гольмбергу как можно скорее оторвать и уничтожить нижнюю часть телеграммы с резолюцией о вызове офицеров. Хорошо, что это было сделано, так как тогда число жертв в Гельсингфорсе, быть может, было бы весьма значительнее. Гельсингфорсский совдеп уже был осведомлен о движении войск на Петроград, а потому сообщение Бервалля только подлило масла в огонь, дав возможность разгореться страстям, все время искусственно подогревавшимся агентами германского командования в известном направлении.

Прапорщик Бервалль оправдывал свой поступок тем, что если бы он ничем не реагировал на эту телеграмму, то Андреев показал бы эту телеграмму другим комиссарам, так как это вообще был чрезвычайно грязный и неразборчивый человек. После революции выяснилось, что он состоял на службе в Крепостной жандармской команде, имея целью наблюдать за членами комиссии, о чем я и говорил. Эти же обязанности он сохранил и после революции, перейдя на службу в Отделение по охране народной свободы при Гельсингфорсском совдепе. Днем все совдепы собрались в Гельсингфорсе на соединенное заседание, посвященное исключительно выступлению генерала Корнилова, причем в первую очередь была доложена телеграмма генерала Васильева. Заседание носило бурный характер, предлагались всевозможные резолюции, но в конце концов пришли к следующему: «Корнилова, всех лиц и войсковые части, примкнувшие к нему, считать изменниками революции, стоящими вне закона. Вся власть должна перейти в руки революционной демократии в лице центральных органов, как в Петрограде, так и на местах. Запретить все буржуазные газеты и выделить из своей среды революционный комитет с неограниченными полномочиями. В распоряжении комитета должна находиться вся служба связи, бывший имперский телефон, а штабы и управления должны быть под контролем комитета».