Воспоминания о службе

Мне нужно было выбрать пять вакансий, а так как один из фельдфебелей уходил в гвардию, то, следовательно, нужно было заготовить список с четырьмя вакансиями. В порядке предпочтительности я и записал: 13-й лейб-гренадерский Эриванский полк (самый старый полк в русской армии, основанный при Михаиле Федоровиче Романове) со стоянкой близ Тифлиса (ныне Тбилиси), 1-й стрелковый Восточно-Сибирский полк (урочище Новокиевское на Дальнем Востоке), 1-й стрелковый Туркестанский батальон (Ташкент) и 205-й резервный Измаильский батальон, стоявший в Одессе.

В конце мая сам начальник училища с комиссией из батальонного и ротных командиров, собрав нас в столовой, приступил к распределению вакансий. Из составленного мною списка 13-й гренадерский Эриванский и 1-й Восточно-Сибирский полки были взяты фельдфебелями, таким образом, я оказался будущим подпоручиком 1-го стрелкового Туркестанского батальона со стоянкой в Ташкенте.

Так в порядке старшинства разбирали юнкера вакансии. Юнкера-одногодичника, взявшего вакансию в Березу Картусскую, мы приветствовали аплодисментами, начальство начало его отговаривать, чтобы он не губил свою молодость, но он тотчас же всех успокоил, заявив, что по окончании училища выходит в запас, на что имел законное право. Другой юнкер, старательно вычеркивавший много взятых перед ним вакансий, смешался, и, когда его вызвали и спросили, в какой полк он желает выйти, он назвал один из полков, который уже был взят. Узнав об этом, он долго молчал. Когда все же от него потребовали сказать, какой же полк он берет, то юнкер заявил: «Безразлично какой, лишь бы фуражка была с белым околышем!» Под дружный хохот аудитории, наконец, в списке нашли ему такой полк, и на вопрос начальника училища, почему именно ему захотелось идти в этот полк, юнкер ответил: «Фуражку уже такую заказал!» Раздался еще более громкий хохот.

Теперь можно было заканчивать дела с обмундированием, к чему мы и приступили. В конце июля у каждого выпускника уже стоял сундук с новой формой одежды. Ротный командир все это тщательно осмотрел.

Производство в офицеры начиналось с Красносельского лагерного сбора, где после заключительных маневров юнкера, производившиеся в офицеры, вызывались вперед и царь поздравлял их с этим новым чином. После этого немедленно посылались телеграммы в Москву и Киев о состоявшемся производстве. Юнкерские училища выпускали подпрапорщиков в другой срок.

Мы, москвичи, ждали с нетерпением этой телеграммы. Из года в год ее привозил на велосипеде почтальон, размахивавший при проезде по лагерю телеграммой, для сдачи ее дежурному по батальону офицеру.

Около 5 часов дня 10 августа этот долгожданный почтальон показался в лагере, и в ротах тотчас же начался сбор денег для него. Дежурный офицер, получив телеграмму, отправился с докладом к начальнику училища, потом, вернувшись к себе, крикнул: «Горнист, труби сбор!» По заведенному также обычаю горнист, хотя и садился за это под арест, вместо обычного трубил офицерский сбор.

Мы быстро в юнкерском обмундировании собрались на переднюю линейку, где нам и была прочитана поздравительная телеграмма Николая II о производстве в офицеры. Прокричав «ура», мы разошлись по ротам, и через полчаса в лагере появилось 200 новых офицеров.

Пока читалась телеграмма и пока мы переодевались в новую форму, около лагеря собралось уже много извозчиков, предлагавших довезти до города.

С производством в офицеры мы делались «полноправными гражданами»: юнкерами нас не пускали ни в один ресторан, а теперь все двери их были открыты перед нами. Еще до производства было обсуждено, кто и как будет его праздновать. Я попал в компанию шестерых товарищей, и мы решили сначала скромно в отдельном кабинете большой Московской гостиницы пообедать, а затем закончить вечер в известном кафешантане «Яр».

По традициям, после производства в офицеры разрешалось три дня развлекаться.

Программа нашей небольшой компании была выполнена полностью, и в четвертом часу утра мы с тяжелыми головами на извозчике возвратились в свой юнкерский лагерь. Хотя и с болью в голове, но приятно было проснуться на следующий день около десяти часов утра и не слышать уже никакого барабана или сигнального рожка для обязательного подъема.

Выпив черного кофе, мы пошли делать визиты начальнику училища, командиру батальона, ротному и своему полуротному командиру, прощаясь с ним, причем кое к кому и не заходили, если он не заслуживал нашего внимания в училище. Таковым оказался Лебединский, которому очень мало юнкеров нанесло прощальный визит.