Воспоминания о суде над солдатом

6 мая Толстой отметил в Дневнике: «Дня четыре посвятил для воспоминаний о солдате для Поши.[2] Не очень дурно, но задорно» (т. 56, стр. 116).

О дальнейшей работе Толстого над воспоминаниями свидетельств нет. Закончены они были 24 мая (авторская дата на последней рукописи).

Впервые «Воспоминания о суде над солдатом» были опубликованы с цензурными пропусками в книге: П. Бирюков, «Лев Николаевич Толстой. Биография», изд. «Посредник», М. 1908, стр. 94—104; полностью в сборнике: «Л. Н. Толстой. «Не могу молчать» и другие статьи о смертной казни», изд. «Единение», М. 1917, стр. 22—23.

В настоящем издании «Воспоминания о суде над солдатом» печатаются по рук. № 4.

ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ

1. Автограф. 1 л. почтового формата и 1 л. 8°. Начало: «Милый др. П. И. Очень рад». Конец: «сам делал это». На обложке две даты Н. Н. Гусева: «1/V 08» и «10/V 08».

На листе почтового формата написано начало статьи; на листе 8° сделана вставка к несохранившейся копии с стенографической записи Н. Н. Гусева (см. описание рук. № 2).

2. Машинописная копия рук. № 1 и несохранившейся записи H.H. Гусева второй половины статьи под диктовку Толстого. 9 лл. 4°, 1 л. почтового формата и 4 отрезка (из них 1 л. почтового формата и 2 отрезка – автографы-вставки). Рукопись подверглась большой правке. Дописан конец статьи. Начало: «Жена знала его мальчиком». «Конец: «той неправды, в которой шла моя жизнь».

3. Машинописная копия рук. № 2. 6 лл. 4°, 3 лл. почтового формата и 15 отрезков (часть отрезков переложена из рук. № 2). Рукопись подверглась большой правке Толстого. Часть листов была разрезана и отрезки переложены из одной части статьи в другую. На 3 лл. почтового формата написана вставка в статью. Начало: «Расскажу, как всё это было». Конец: «и важное для моей жизни влияние». Под текстом статьи подпись и дата Толстого: «4 мая 1908. Я. П.». Та же дата проставлена H. Н. Гусевым на обложке.

4. Машинописная копия рук. № 3. 22 лл. 4° (часть отрезков переложена из рук. № 3 и наклеена на лл. 4°). Л. 19 – выписка из книги Геккеля (см. историю писания), сделанная рукой Е. И. Попова. Последняя редакция статьи. Начало: «Милый друг Павел Иванович. Очень рад». Конец: «шла моя жизнь».

5. Рукописный материал. 3 л. 4° и 2 отрезка. Машинописные копии с исправлением Толстого, изъятые Толстым из рук. № 4.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОМУ ТОМУ

В 37-м томе Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого продолжается публикация его произведений, написанных в последние годы жизни. Здесь помещены относящиеся к 1906—1910 гг. художественные произведения, статьи, очерки.

Для правильной оценки включенных в этот том произведений следует учитывать систему взглядов Толстого в целом, в их совокупности, во всей сложности переплетения сильных и слабых сторон. Эти взгляды выражены не только в произведениях Толстого, но также в его дневниках и письмах, в которых читателю раскрывается потрясающая картина мучительных переживаний, вызванных у писателя все более и более ухудшавшимся положением народа, политической реакцией в стране, поисками пути изменения действительности и полным непониманием единственно возможного пути – революционной борьбы.

Годы, к которым относятся публикуемые в 37-м томе произведения, это годы безудержного террора, которым царское правительство стремилось задушить революционную борьбу. Истекающая кровью страна была покрыта виселицами, тюрьмы были переполнены, всякие проявления революционного протеста жестоко карались. Либеральная буржуазия, с ликованием встретившая поражение революции 1905—1907 гг., всемерно помогала самодержавию обманывать народ. Обнищание масс дошло до предела. Но гнев народа не мог быть подавлен никакими репрессиями и нарастал с каждым днем. Настроения пассивизма, непротивления, выражавшие слабые стороны взглядов крестьянства и нашедшие отражение и во взглядах Толстого, стали постепенно изживаться в массах под могучим влиянием пролетарской революционной борьбы и уроков первой русской революции.

Вся эта совокупность условий русской жизни нашла отражение и в эволюции Толстого, писателя, который переживал народные бедствия с такой силой, что страдания крестьянства стали его собственными страданиями.[3]

В последний период жизни Толстой, при всех кричащих противоречиях своих взглядов, при всей интенсивности пропагандирования реакционной теории непротивления злу, не только не перестал быть обличителем существовавшей политической системы, но сам все отчетливее осознавал свой гражданский долг писателя, срывающего с правящей верхушки и эксплуататорских классов все и всяческие маски.