Воспоминания об Илье Ильфе и Евгении Петрове

СЕРГЕЙ БОНДАРИН МИЛЫЕ ДАВНИЕ ГОДЫ

1. ХЛЕБ

В двадцатом году, однажды, я получил паек-буханку хорошего ситного хлеба. Я работал далеко за городом, и домой нужно было идти пешком часа четыре, Я не ел хлеба и накануне, но мне очень хотелось донести свой каравай нетронутым-так уж красив он был с его лакированной корочкой, так уж я был тщеславен… Я шел домой, хотелось есть, и в голове шумело, но я крепко держал хлеб — в ту пору случалось, что съедобное выхватывали из рук среди бела дня. Благополучно пройдя свой путь (до дома оставалось уже квартала два), я решил вознаградить себя и отломил кусочек корочки. Но тут мне повстречался один знакомый молодой человек, и я растерялся, как мог бы растеряться от преступного покушения. Этот молодой человек со странно примятым носом на румяном лице, в пенсне, в цветистом, входящем тогда в моду галстуке высоко держал голову и выглядел задорным и надменным. Мы не были с ним близко знакомы, но там, где мы встречались, он слыл насмешником; все побаивались его меткого словца. И вот этот молодой человек, при виде которого, казалось мне, мог побледнеть самый развязный одесский конферансье, шел навстречу. Нужно ли говорить, что я предпочел бы сейчас не держать в руках идиотской дырявой теткиной корзины с двумя метрами бязи для подштанников, пачкой махорки, куском серого мыла, полдюжиной недозревших помидоров, и даже-моей буханки… Ну и вид должен был быть у меня!

— Здравствуйте! — сказал молодой человек. — Откуда идете? Что у вас в корзине?

— Здравствуйте! — суетливо ответил я. — Читали Пьера Бенуа? Какое искусство фабулы! Какая фантазия!

— Пьер Бенуа? — сказал молодой человек. — Конечно… Нам по дороге? Мы сделали несколько шагов, и, покуда я придумывал, как поддержать разговор, мой спутник, не глядя на меня. сказал:

— Дайте хлеба… Я даже остановился. Посмотрев на него, я увидел, что он очень худ, — выдавшиеся скулы с легким румянцем и толстые губы. Под стеклами пенсне блеснули веселые глаза, и я увидел улыбку сухих, желатиновых губ, с пятнышком на нижней, простодушную и немного смущенную, совсем не такую, какой казалась его улыбка издалека. А главное-так непосредственно было это «дайте хлеба», отрывистое от смущения, что я не раздумывая с силой отломил от своей аккуратной буханки ломоть и отдал его спутнику.

— А вы? — спросил он.

— Ничего. Я уже ел, — отвечал я, стараясь пригладить поврежденную мякоть хлеба. Он посмотрел на меня, на мою растерзанную краюху и отломил от своей доли половину.

— Ешьте, — отечески сказал он. — Хватит обоим. И мы пошли дальше, задушевно болтая-не об африканской экзотике Бенуа, а о наших, своих, домашних, юношеских делах, которых оказалось достаточно.

— Отломлю еще, — сказал я, когда мы кончили есть.

— Нет, — очень серьезно возразил молодой человек, — вы и так изуродовали хлеб. Смотрите, что мы наделали… Этот молодой человек впоследствии сделался известным писателем, которого многие полюбили: в книгах он был насмешлив, но весел и доброжелателен. И у него появилось новое имя, сложенное из инициалов…

2. ЯБЛОКО