Воспоминания об Ильиче

Современному читателю непонятны такие затруднения при устройстве издания научной книги. Но то было время реакции после первой нашей революции. Из высыпавших как грибы после дождя издательств многие были закрыты правительством, с привлечением издателей и авторов к ответственности, другие закрылись сами. При массе возникших тогда литературных дел, с наложением тяжелых взысканий, издатели стали, понятно, чрезвычайно осторожны с приемом новых книг, прежде всего взвешивая, не придется ли отвечать за них. Особенно боязливо относились они к предложениям со стороны писателей, стоявших на крайнем левом крыле, имея все основания опасаться разных полицейских кар даже за легальную как будто бы книгу такого автора. Ильин был тогда широко известен как прямолинейный революционер. Вот почему так мудрено было пристроить его книгу даже на философскую тему. И вот почему меньшевики находили себе гораздо легче издателя.

Поэтому Владимир Ильич пишет, что пойдет на всякие цензурные уступки и говорит: «Если издателя нет, посылай немедленно Бончу, — хотя он издает в долг, и неизвестно, получу ли я что-нибудь, но все же издает». «Имей в виду, — писал Ильич 27 октября, — что я теперь не гонюсь за гонораром, т. е. согласен пойти и на уступки (какие угодно) и на отсрочку платежа до получения дохода от книги, — одним словом, издателю никаких рисков не будет. Насчет цензуры тоже пойду на все уступки, ибо в общем у меня безусловно все легально и разве отдельные выражения неудобны».

В том же письме Владимир Ильич сообщил, что рукопись готова: «вышло 24 печатных листа (в 40 000 букв), — т. е. около 400 страниц». Затем он просил хороший адрес для отправки ее. Я дала ему адрес нашего близкого знакомого, санитарного врача Левицкого, жившего в Подольске, где познакомился с ним и Владимир Ильич в 1900 г., перед отъездом за границу. Ему и была отправлена рукопись, как Владимир Ильич сообщает иносказательно в письме от 17 ноября 1908 г. И в этом и в следующем — от 26 ноября — письмах он нервничал, запрашивая, получена ли рукопись. «Я смертельно боюсь, — писал он, — пропажи большущей, многомесячной работы».

Получив известие, что работа дошла в целости, Владимир Ильич сообщает мне, что по поводу издания книги он писал уже в Питер и напишет еще. «Конечно, если что-либо подвернется тебе, то отдавай и вообще распоряжайся сама, но шансов, по всему видно, мало» (26 ноября 1908 г.).

Я искала, и в результате этих поисков мне подвернулась возможность выпустить книгу в издательстве эсера Крумбюгеля «Звено», просуществовавшем недолго в Москве. Из письма Владимира Ильича от 10 декабря видно, как доволен был он, мало надеявшийся при сложившихся условиях устроить скоро издание книги, теми предложениями Крумбюгеля, которые я ему сообщила. Он дал мне телеграмму о немедленном принятии второго условия, а в письме сообщил, что «в крайнем случае я бы пошел, entre nous, и на 1-ое условие; но 2-ое так выгодно и возможность издать сразу и в Москве так завлекательна, что надо эту возможность ловить обеими руками».

Я не могу уже вспомнить теперь, в чем состояла разница между этими двумя условиями. Кажется, что по первому автор получал чистую выручку, а по второму — известный полистный гонорар и что Вл. И. предпочел второе. Но наверное вспомнить не могу. Знаю только, что в договор было вставлено, по настоянию Вл. И., обязательство со стороны издателя выпустить книгу к определенному сроку, с неустойкой в случае невыполнения его. Ведь попытки ревизии марксизма со стороны философии, возглавляемые у нас Богдановым и Луначарским, возмущали Вл. И. не меньше, чем с политико-экономической — Бернштейном. Для борьбы с этим течением засел он за изучение философии, писал свою книгу. Поэтому так волновали его всякие задержки и затяжки в издании, поэтому торопил он его так. «Если можно, то в договор надо бы внести немедленное издание» (письмо от 10 декабря 1908 г.)

Останавливает также Владимира Ильича вопрос, на чье имя составлять договор. В письме от 10 декабря он пишет: «Кстати. При подписи договора советую Ане быть осторожнее, т. е. не давать по возможности своего имени, чтобы не быть ответственной по законам о печати (и не отсидеть в случае чего; об этом надо посоветоваться с знающими людьми). Нельзя ли договор на мое имя написать, а Анюту обойти вовсе, т. е. не упоминать совсем?»

Не могу вспомнить теперь точно момента подписания договора. Но так как совсем невероятно, чтобы возможно было составление такого договора на лицо, находящееся вне пределов досягаемости, как Владимир Ильич, и другого лица, на которое мог бы быть составлен договор, тоже не представляю себе, то считаю, что он был составлен на мое имя. На это же указывают как будто бы слова Ильича: «Итак, все улажено и подписано» (19 декабря). (Очевидно, мною.) «Насчет фамилии автора, — писал Ильич, — я не стою: какую угодно, мне все равно, пусть издатель выбирает».

Относительно цензуры он сообщал, что пойдет на все уступки.