Воспоминания охотничьей собаки

— Ему никогда не приходилось встречаться с медведем, — говорил рассказчик. — К тому же он и охотник такой, что не очень-то и мечтал о подобной встрече. Он даже крупных кабанов пропускает. Страшновато ему по ним стрелять. В звериных повадках опять же плохо разбирается. Охоту любит, но ездит на свиней очень редко. Так вот. Стоит он однажды в засаде. Недалеко от него — я. Метров за сто, с бугорка, мне хорошо его видно. Гай был длинный, тянулся долго. Собак не было слышно. В таких случаях уже не надеешься, что на тебя выйдет зверь. Гляжу, мой сосед повесил свою штучную «ижевку» на сучок, сам отошел за десяток шагов к другому дереву и не успел еще призадуматься, как вдруг ти-ихо так и спокойненько — подходит медведь. Прямо к тому месту, где висит ружье. Наш охотник душераздирающим голосом кричит «мама!», с невероятной быстротой и ловкостью лезет вверх по толстому стволу кавказского бука. Медведь весь передергивается, испускает отчаянный щенячий визг и сломя голову несется в ту сторону, откуда пришел. Тем временем мой сосед по засаде, оставшись каким-то загадочным образом еще и без сапог, достиг почти вершины дерева. Бедняга потом признавался, что со страху его пронесло. Медведь, судя по следам, оскандалился с такой же силой…

Даже меня, трезво мыслящую, видавшую виды собаку, позабавила эта история, в достоверность которой вся застольная компания поверила по-охотничьи охотно.

Веселые разговоры не смолкали до позднего вечера, а потом прекратились, как по команде, и люди стали готовиться ко сну.

Скоро сомкнулись мои веки, а тело, постепенно растворяясь в черных волнах ночи, украдкой начало всплывать ввысь, к беззвучно смеющимся белозубым звездам. Еще некоторое время я слышала, как с остервенением чесался Жора, бессонно ворочавшийся на земной тверди.

* * *

На другой день была такая же солнечная и сухая погода, только с отдаленной гряды снежных гор повеяло свежим ветром. В получасе езды от фермы, под буком у Поперечного хребта, начиналась глубокая и широкая балка, которая, чем больше удалялась от хребта, тем еще больше углублялась и расширялась, а оба ее ската становились все выше и круче. Во многих местах гребни склонов ощеривались желтыми клыками гранитных скал, По неровному дну балки выписывал кренделя мелкий родниковый ручеек. Сюда почти не доходили солнечные лучи, и потому рыхлая глинистая земля всегда была влажной. Часто попадались поваленные, вывороченные с корнем деревья. Отжив свой век, старая ольха или чинара «приказывала долго жить» на своем гниющем теле цепким полчищам мха, лишайника и грибов-паразитов. Не сегодня-завтра, здесь в «Верхах» выпадет снег, а зеленое население Мокрой балки, лишь слегка порыжевшее и сохранившее почти всю листву, казалось, и думать не хотело о близкой зиме. На моем пути надменно, чуть ли не в человеческий рост, вставали лопухи и папоротники, бузина и крапива. Где-то высоко-высоко над головой шумели сомкнувшиеся кроны буков-исполинов. Сумрачно, сыро, тоскливо… Люди ошибаются, когда думают, что зверь любит вот такие мрачные дебри, где и птицам-то петь неохота. Недаром единственная кабанья тропа, которую я нашла, пролегала не вдоль, а поперек балки. Обычный переход. И как раз там, где на противоположных гребнях скалы расступались, образуя седловины, а скаты были не слишком круты и обрывисты.

Последний гай второго и последнего дня охоты проходил по Мокрой балке и по соседней — Темной, тянувшейся за правым от меня шпилем. Зауэр и три егеря прочесывали Темную, а я и еще три загонщика с Палычем во главе взяли на себя Мокрую. Где-то внизу оба каньона соединялись вместе, и там притаилась цепочка застрела.

На этот раз решено было идти с шумом, и гайщики позади меня кричали, не переставая. Из всех голосов выделялся высокий и пронзительный голос Палыча:

— Але-о-о! Але-о-о!! — Он всегда так кричит, будто пытается вызвать кого-то по испорченному телефону.

…Прежде чем я что-то увидела или почуяла, на моем загривке шерсть встала дыбом, а уж в следующую минуту охотничье счастье ткнуло меня носом прямо в огромный отпечаток медвежьей ступни на глинистом берегу ручья. Следы уходили влево, на склон балки. Он только что был здесь. Он шел навстречу гаю, а затем свернул в сторону и полез на шпиль. Я вдруг ощутила страшную пустоту в желудке и кислый вкус во рту. А когда я начала подъем по мягкому крутому склону, где оползающая под ногами земля, смешанная с многолетней прелью опавших листьев, была в глубоких яминах от его лап, и увидела бурую громаду медведя совсем близко — на расстоянии хорошего выстрела из обычного ружья, — кровь ударила мне в голову, в глазах запрыгали розовые блошки.