Воспоминания охотничьей собаки

Я радуюсь, но в то же время недобрый холодок неясной тревоги обволакивает мое сердце. Чего я боюсь? В жизни ничего не боялась, а тут… Загадочные призраки какой-то большой собачьей беды витают по всей округе — ими населен лес, они клубятся в сером предутреннем тумане, они тихонько вторят печальным песням ночного ветра…

Стараюсь изо всех сил отделаться от мрачных предчувствий и сосредоточиться на мыслях о будущей охоте. Получается, но с большим трудом. И почему-то всегда в такие моменты мне вспоминается Щабух. Только сейчас я поняла почему. Дело в том, что мне приходилось его видеть в таком же настроении. Вечерами он тогда вполголоса навывал себе под нос сочиненную им же песенку. И я вспомнила ее слова:

Где-то бродит Собачья Беда…
В дикой темной чащобе она
Загребет и придушит меня.
Хоть бы знать ее, ой-орайда!

Покажись мне, Собачья Беда!

Так ли сила твоя грозна,
Так ли морда твоя страшна?
Как ты выглядишь? Ой-орайда!

С черной ночью дружит Беда,

Ищет крови собачьей она.
Зверской злобы она полна,
Стережет меня, ой-орайда!

* * *

…Вот я и подошла к концу своих мемуаров. Только рано еще ставить точку. Я хочу дождаться открытия охоты, хочу встретить в гаю Дырявого. Закончить «Воспоминания» можно будет полновесным куском об одной из интересных охот наступающего сезона.

Скорее бы… А то ведь все чаще лезут в голову мысли о том, что…

Где-то бродит Собачья Беда…

Кусок 6 ЛЮДИ ЛАЯТЬ НЕ УМЕЮТ

Сколько раз я наблюдала, как в начале осени мой хозяин Лесничий вдруг становится озабоченным и суетливым, и очень злится, если наша четвероногая братия хочет лишний раз обратить на себя внимание и путается у него под ногами.

В такие дни обычно становится уже прохладнее, и листва облетает с деревьев, и трава понемногу желтеет и клонится к земле. А самое главное — я и в себе начинаю замечать кое-какие перемены: дневной сон — неспокойный и чуткий, по всем четырем лапам разливается приятная бодрость, зрение и слух обостряются, нос улавливает тончайшие миазмы леса, и нечто сердитое и хлопотливое будоражит мою честную собачью душу.

По утрам, вместе с душным ароматом отмирающей зелени, в мои ноздри врывается, подобно свежему ветру, полузабытый запах пороха, крови и только что выпавшего снега. И тут мне уже становится просто невмоготу: когда же, когда же, наконец, наступят счастливые минуты самого понятного и самого разумного человечьего и собаческого бытия, которое называется охотой?! И, как правило, мне недолго приходилось томиться от нетерпения: через два-три дня после исчезновения мух и комаров начиналась настоящая жизнь.

Жизнь эта была нелегка. Случалось, что наши собаки после целого дня напряженных, но зверски увлекательных трудов валились с ног от усталости. И все-таки время темпераментной охотничьей страды мне нравилось куда больше, чем времена летней праздности.

А вот нынешние теплые времена слишком затянулись. На огороде, который примыкает к лесу, давно уже выкопали позднюю картошку. Мне в своей летней квартире-будке на краю огорода уже нечего было делать. По ночам, да и то изредка, приходил только Дырявый. Он еще надеялся что-то найти среди развороченных грядок, но его всегда постигала неудача. К тому же, я ему, разумеется, не давала предпринимать более тщательных поисков. Начинала рычать и лаять, и старый хрыч с тоскливым вздохом удалялся в густые заросли чагарняка, которые покрывали склон пологой балки неподалеку от центральной усадьбы нашего лесничества. А его здоровые и сильные сородичи делали в это время ночные набеги на отдаленные кукурузные поля в предгорьях, где зерно созревает медленно.