Воспоминания. От крепостного права до большевиков

Скоро стол, покрытый скатертью, нам уставили разными чудесами, которых я не видела два года: вареные яйца, сыр, масло, простокваша и белый хлеб. Наверно, вид у нас был очень дикий, с таким вниманием мы все рассматривали.

Подали горячий, дымящийся кофе и с сахаром!.. и с молоком! Ну и наелись же мы.

Кровь по жилам клокотала, стало даже жарко… Одежды просохли, я натянула свое тряпье, – пальто торчало как накрахмаленное, – подвязала веревками башмаки, голову украсила сморщенной, съежившейся от печки шляпою.

Пора двигаться дальше; карантина нельзя миновать. Финн сказал, что у него есть экипаж и он довезет нас до Териок.

– А далеко? – спросила я.

– Да, двадцать верст, – сказал он. Но что это значило после всего пережитого?

Подали экипаж – телегу с соломой, но другого у него не было, но и это пустяки, жизнь закалила. Горячо поблагодарив радушных финнов, мы влезли на телегу и помчались, подскакивая на каждом ухабе. Три бессонных ночи, мучительная стужа, страх быть пойманным и арестованным или вероятность очутиться на дне морском – все, все было забыто, все осталось позади!

Около девяти утра мы прибыли в карантин. Опросы, формальности. И что значит нервный подъем! Несмотря на мои шестьдесят лет, я даже не схватила насморка после всего, что пришлось пережить. Только человеческая пища после совдеповских отбросов оказалась во вред моему желудку, пока я свыклась.

Во время моего пребывания здесь, а я здесь, как ты знаешь, уже десять дней, я получила массу сочувственных писем от знакомых и незнакомых людей в ответ на заметку, появившуюся в местной газете об отважной путешественнице, матери генерала Врангеля, спасшейся в Финляндии, и особенно тронувший меня адрес от многих финских семейств, выражавших удовольствие, что я нашла приют именно у них в Финляндии, и массу лестных слов о нашем сыне.

Американская миссия так заботливо и внимательно отнеслась ко мне, снабжает меня всякими яствами и большим количеством теплой одежды. Такое общее человеческое отношение ко мне и уважение, от которого я за два года отвыкла, умиляют меня до глубины души. Я чувствую себя как бы в сказке вроде Царевны-лягушки, сбросившей свою оболочку и обратившейся в Царь-девицу.

Но я заканчиваю на сегодня. Дни, которые я должна буду провести в карантине, я собираюсь использовать, чтобы ответить на твои вопросы об общем положении в России. Пока я написала тебе только о том, что произошло со мной.

* * *

Ниже я помещаю несколько отрывков из второго письма моей жены.

* * *

Внешний вид Петрограда принял налет слегка буколический. По Невскому, за исключением автомобилей с комиссарами и изредка грохочущих грузовиков, другого движения, кроме пешего, нет. Многие улицы, даже Невский у Александровского театра, покрыты лужайками, и если их не использовали для коров, то только потому, что коровы были так же редки, как и слоны.

Воздух стал чище и прозрачнее, чем прежде, так как фабрики и заводы бездействуют. Большая часть обывателей двигается по дороге, а не по тротуарам. У многих за плечами котомки с пайками. Многие жуют тут же на улице только что полученный в городской лавке по карточке хлеб. Осенью, перед моим отъездом, голодных обывателей порадовали. В Петроград прибыли громадные партии яблок. Выдавали помногу и на пайки, и по карточкам. Яблоки жевали повсюду – на улице, в трамваях и на службе. По этому поводу рассказывали остроумное замечание одного прибывшего в Петроград иностранца: «Что же это такое, – недоумевает он. – Все русские жалуются, что им нехорошо живется, а сами живут как в раю – ходят голые и целыми днями жуют яблоки».

То и дело летом на улицах попадаются дамы, донашивающие бывшие элегантные платья и шляпы, а ноги в вязаных веревочных туфлях с голыми икрами à l’enfant[68], поскольку нет ни чулок, ни сапог. Зимой единственный экипаж, очень распространенный – салазки: на них перевозят домашний скарб, дорожные вещи с вокзалов – извозчиков давно нет, – добытый паек и купленный у мешочников картофель; утомленные матери возят на них своих полуголодных детей. Магазины все закрыты и наглухо заколочены, так как товары все реквизированы, а предприятия национализированы.

Вид обывателей помимо фантастического облачения обращает на себя внимание болезненным отпечатком на лицах. Лица у всех одутловатые, с мешками под глазами, с восковым налетом. В духовном смысле положительно опустились, вопросы желудка на первом месте. Я была на службе среди самого цвета интеллигенции, и мы замечали за собой, о чем бы ни говорили, обязательно перейдем на вопросы продуктов, о трудности их добывания и т.д.