Воспоминания Петра Николаевича Врангеля

«11 ноября 1919 года.

Многоуважаемый Барон Петр Николаевич, после длительного обсуждения предложенного Вами организационного плана я пришел к твердому убеждению, что совершенно невозможно – при нашей бедности во всем и при ничтожном количестве войск в новых группах – расстраивать существующую организацию и создавать новый огромный штаб.

Быть может, при полной перемене обстановки на Царицынском фронте вопрос будет пересмотрен.

Что касается атаманского вопроса, то, ценя достоинства обоих кандидатов и не зная местной обстановки, я воздерживаюсь от вмешательства в это дело.

Уважающий Вас

А. Деникин».

Таким образом, от предложенной мною перегруппировки генерал Деникин отказывался, все оставалось по-прежнему, и вопрос о моем перемещении отпадал.

Тяжелая чаша, казалось, меня миновала.

12-го утром приехал генерал Покровский и, почти одновременно, Главнокомандующий. Сведения от генерала Шатилова становились тревожны. Противник настойчиво теснил наши части на левом берегу Волги. К тому же по реке шло сало, сообщение с правым берегом было чрезвычайно затруднительно и положение частей на левом берегу становилось серьезно.

Генерал Деникин беспокоился и приказал мне спешить с возвращением в армию. В тот же день я с генералом Покровским выехал в Екатеринодар, куда и прибыл утром 13-го. Сведения от генерала Шатилова становились все более тревожными. Наши части, не выдержав натиска противника, начали отход. Генерал Шатилов приказал левобережному отряду начать переправу. Последняя происходила, благодаря ледоходу, в весьма тяжелых условиях.

С вокзала я проехал к вновь избранному атаману генералу Успенскому. Последний произвел на меня самое отрадное впечатление – спокойного, разумного и стойкого человека. Атаманская булава была, видимо, в верных руках. Дальнейшее зависело от генерала Деникина.

Все происшедшее лишний раз подтвердило верность моего взгляда на казачий вопрос. Не сомневаюсь, что, не прими Главнокомандующий неожиданно для меня решения о предании суду обвиняемых им в измене членов Рады, переворот произошел бы без человеческих жертв.

В тот же день я дал предписание генералу Покровскому:

«Ввиду того что ныне положение в тылу армии, в связи с политическими событиями последних дней, надо признать вполне благополучным, что изменение конституции края и нахождение во главе края генерала Успенского гарантируют твердую власть, благожелательную великому делу воссоздания Единой России, и дают основание быть уверенным в принятии срочных мер по обеспечению нужд армии, – я, согласно Вашего ходатайства, признаю возможным освободить Вас от возложенных обязанностей командующего войсками тыла армии.

Генерал-лейтенант Барон Врангель».

Возвращаясь пешком от атамана, я встретил генерала Улагая. Он имел вид помолодевший, жизнерадостный. От прежней подавленности не осталось и следа. Мы расцеловались. Он стал расспрашивать меня, верны ли слухи о том, что я назначаюсь командующим Добровольческой армией. Я рассказал ему о моем предложении генералу Деникину и его ответе.

– Все равно рано или поздно это должно случиться, – сказал генерал Улагай.

– Едва ли, да если и так, то боюсь, что будет уже поздно; однако, ежели бы это случилось, согласились ли бы вы вновь работать со мной. Сейчас во главе конной группы стоит генерал Мамонтов. Моим первым шагом была бы замена его другим начальником. В настоящих условиях наша конница одна может решить дело…

Генерал Улагай ответил, что всегда будет рад работать со мной. После обеда ко мне заехал с ответным визитом атаман. Наш разговор еще более подтвердил мое первое благоприятное впечатление.