Воспоминания Петра Николаевича Врангеля

Копию этого письма я послал тем, кто косвенно из-за меня пострадал: генералу Лукомскому, адмиралам Ненюкову и Бубнову, и генералу Хольману, передавшему мне требование генерала Деникина о выезде.

Через несколько дней генерал Хольман ответил мне:

«Екатеринодар, 7.3.1920 г.

Ваше Превосходительство!

Я глубоко уверен, что Ваш разрыв с генералом Деникиным явился следствием того, что Вы, как это часто бывает с искренними патриотами во время смуты, недостаточно поняли друг друга.

При таких отношениях служить вместе бывает слишком тяжело.

Мне причинило глубокую боль просить Вас оставить Крым, так как, искренно веря в Ваши лучшие намерения и преданность Родине, я все же счел правильным, и полезным для настоящего положения, сделать это.

Я желаю Вашему Превосходительству всякого благополучия и надеюсь, что встретимся где-либо в более благоприятной обстановке, возможно опять братьями по оружию.

Прошу, Ваше Превосходительство, принять уверение в моем глубоком и искреннем уважении.

А. Хольман».

Сведения о моей высылке быстро распространились. Известие об этом было встречено в армии и обществе весьма болезненно. Я ежедневно получал огромное число сочувственных писем и телеграмм. Многие приходили лично – соболезновали, просили остаться. Это было очень тягостно. Отъезд мой все откладывался. «Великому Князю Александру Михайловичу» негде было принять угля. Все угольщики направлялись в Новороссийск, где шла поспешная эвакуация. Оттуда приходили тревожные сведения.

Успех добровольцев, овладевших 7 февраля Ростовом, был кратковременным. 10-го числа под напором противника наши войска оставили город, отойдя на левый берег Дона. Поредевшие, истекавшие кровью полки выбивались из сил. Вновь сформированные Кубанские части, под влиянием агитации, отказывались драться и расходились по домам. В тылу повсеместно вспыхнули восстания. Теснимые красными, наши войска отошли к самому Екатеринодару.

23 февраля красные, открыв по Перекопскому участку сильный артиллерийский огонь, перешли в наступление и к восьми часам 24-го овладели деревней Юшунь. Однако в десять часов 26-го наши части, перейдя в контратаку, после упорного боя вновь заняли Юшунь, отбросив противника в исходное положение.

Наконец, уголь прибыл. «Александр Михайлович» мог уходить, однако в день отъезда оказались повреждения в машине. Кем-то сняты были крышки с клапанов. Потеряв надежду выехать на русском судне, я скрепя сердце сел на английский «слуп».

Стояла легкая зыбь. Печально смотрел я на исчезающие за горизонтом родные берега. Там, на последнем клочке родной земли, прижатая к морю, умирала армия. То знамя, которое она так гордо несла, было повержено в прах. Вокруг этого знамени шла предсмертная борьба, борьба, роковой исход которой не оставлял сомнений…

В изгнании

Я много слышал и читал про Босфор, но не ожидал увидеть его таким красивым. Утопающие в зелени красивые виллы, живописные развалины, стройные силуэты минаретов на фоне ярко-голубого неба, пароходы, парусные суда и ялики, бороздящие по всем направлениям ярко-синие, прозрачные воды, узкие живописные улицы, пестрая толпа – все было оригинально и ярко красочно.

Мы остановились с генералом Шатиловым в здании русского посольства, где военный представитель генерал Агапеев любезно предоставил в наше распоряжение свой кабинет. Громадные залы посольства были переполнены беспрерывно прибывающими с Юга России многочисленными беженцами, ожидавшими возможности, по получении необходимых виз, проехать дальше. Те, которым ехать было некуда, устраивались на Принцевых островах, пользуясь помощью союзников; американцы, англичане, французы и итальянцы брали на себя попечение о беженцах, распределив между собой помощь на Принцевых островах. Моя семья пользовалась гостеприимством англичан на о. Принкипо. Я и жена тяготились чужеземной помощью и решили при первой возможности перебраться в Сербию; остановка была за деньгами. Мы выехали из России совсем без средств. После долгих хлопот мне, с помощью оказавшегося в Константинополе А. В. Кривошеина, удалось сделать заем в одном из банков, и на первое, по крайней мере, время мы могли себя считать обеспеченными.

Отъезд наш задерживался тяжелой болезнью матери моей жены.