Читаем Воспоминания писателей ХХ века (эволюция, проблематика, типология) полностью

Воссоздавая данный процесс, автор прежде всего воспроизводит мир детства с его особым строем чувств и восприятий, описывая разнообразные психологические состояния и переход от одного из них к другому, одновременно фиксируя отношение героя к тому или иному событию. Так, отмечая, что "я был не из тех детей, что оставляют впечатления без их немедленного анализа и разбора", Л. Успенский, в частности, рассказывает о том, как впервые увидел арестантов и одновременно дает своеобразный комментарий произошедшему: "но на сей раз я следовал за няней (таща красненькие, плюшем обитые санки свои или, может быть, гоня уже обруч, ибо, видимо, была весна) в состоянии глубокой душевной и умственной раздвоенности". Успенский, с.32,33.

Передавая детское мировосприятие (использование ласкательного суффикса "красненькие"), автор дополняет его сегодняшним видением, конкретизируя ("но на сей раз я") уточняя описание ("ибо, видимо") и допуская обобщение ("я был не из тех детей").

При подобной организации материала соединяются два взгляда на происходящее, юного героя и самого автора. Один воспринимает действительность непосредственно, что и создает возможность воссоздания свойственного возрасту романтического и наивно - созерцательного отношения к миру. Второй оценивает и корректирует подобное созерцательное восприятие (я был не из тех детей). Так происходит соединение непосредственного (видения) восприятия с ретроспективной оценкой ("но на сей раз я следовал за няней") и фиксацией состояния ("глубокой душевной и умственной раздвоенности").

При доминанте личного (биографического) времени автором прежде всего фиксируется внутреннее содержание человека того или иного, но всегда конкретного времени.

В ряде воспоминаний мы встречаемся с подробным анализом отдельных состояний личности в различные временные периоды - детстве, отрочестве или молодости. Подобные главы или части практически самостоятельны в сюжетном плане и замкнуты именно на воспроизведении своеобразия того или иного возрастного состояния. Поэтому обращение к тому или иному периоду развития личности в отдельных книгах возможно и без последующего перехода к следующему этапу жизни.

Правда, подобные произведения отличаются с информативной точки зрения. Одни авторы концентрируют свое внимание только на данном возрастном (и, следовательно, временном) отрезке (Осоргин), другие дополняют его сведениями из воспоминаний близких (Каверин, Набоков), третьи вводят обширный документальный материал и собственные суждения спустя значительный промежуток времени (Кетлинская, Шагинян). Главным же при этом остается желание "восстановить свое тогдашнее отношение к своему времени". Шкловский, с.82.

Так воспоминания М.Осоргина "Времена" состоят из трех глав и соответственно называются "Детство", "Юность", "Молодость". Сам автор свой замысел объясняет следующим образом: "Книга о детстве, юности, молодых годах. Старость не нуждается в книге - ей довольно эпитафии". Осоргин, с.151.

При конструировании подобных описаний автор прежде всего прослеживается изменения героя во времени и пространстве. Для этого он передает самые разные временные состояния. Первое ощущение времени, еще бессознательное, открывается ребенку во сне, когда грань между внутренним и внешним миром еще размыта - "я не могу определить, сон или явь это". В это время предметы окружающей действительности еще не стали осознанным окружающим героя пространством, и все видится, "точно слой воды" Соколов-Микитов, с.7.

М.Шагинян пытается осмыслить этот процесс не только предметно, конкретно, но и с философской точки зрения:

"Что пробивается сквозь внутренний мир младенца как первое впечатление от внешнего мира? Свет? Звук? Прикосновение? Мать - это еще связь с прошлым, природа. С нею - он все еще внутри. Но вот смена света и тьмы, краски, движение линий, вторжение звуков - то, что уводит из прошлого, отделяет от внутренней связи с природой и надвигает природу извне. Рождается чувство длительности, целое протягивается, наступает Время". Шагинян, с.8.

Очевидно, что если автор достаточно подробно и обстоятельно переходит от одного временного состояния к другому, он показывает и степень осмысления биографическим героем событий, своеобразие понимания им социальных и общественных явлений. В последнем случае биографическое время сопрягается с философским планом.

Однако, хотя осмысление времени в философском контексте находится в центре, как например, в воспоминаниях М.Шагинян "Человек и время", все же, как нам кажется, речь идет именно о философском плане, а не о самостоятельной временной системе.

Личное, субъективное в таком преломлении объективизируется, предстает как общее, временное, эпохальное. Так, рассуждая о специфике времени и пространства, Шагинян не столько изображает, сколько повествует, рассуждает, заставляет следовать за развитием своей мысли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1941: фатальная ошибка Генштаба
1941: фатальная ошибка Генштаба

Всё ли мы знаем о трагических событиях июня 1941 года? В книге Геннадия Спаськова представлен нетривиальный взгляд на начало Великой Отечественной войны и даны ответы на вопросы:– если Сталин не верил в нападение Гитлера, почему приграничные дивизии Красной армии заняли боевые позиции 18 июня 1941?– кто и зачем 21 июня отвел их от границы на участках главных ударов вермахта?– какую ошибку Генштаба следует считать фатальной, приведшей к поражениям Красной армии в первые месяцы войны?– что случилось со Сталиным вечером 20 июня?– почему рутинный процесс приведения РККА в боеготовность мог ввергнуть СССР в гибельную войну на два фронта?– почему Черчилля затащили в антигитлеровскую коалицию против его воли и кто был истинным врагом Британской империи – Гитлер или Рузвельт?– почему победа над Германией в союзе с СССР и США несла Великобритании гибель как империи и зачем Черчилль готовил бомбардировку СССР 22 июня 1941 года?

Геннадий Николаевич Спаськов

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / Документальное
10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)
10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)

[b]Организация ИГИЛ запрещена на территории РФ.[/b]Эта книга – шокирующий рассказ о десяти днях, проведенных немецким журналистом на территории, захваченной запрещенной в России террористической организацией «Исламское государство» (ИГИЛ, ИГ). Юрген Тоденхёфер стал первым западным журналистом, сумевшим выбраться оттуда живым. Все это время он буквально ходил по лезвию ножа, общаясь с боевиками, «чиновниками» и местным населением, скрываясь от американских беспилотников и бомб…С предельной честностью и беспристрастностью автор анализирует идеологию террористов. Составив психологические портреты боевиков, он выясняет, что заставило всех этих людей оставить семью, приличную работу, всю свою прежнюю жизнь – чтобы стать врагами человечества.

Юрген Тоденхёфер

Документальная литература / Публицистика / Документальное
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика
Воздушная битва за Сталинград. Операции люфтваффе по поддержке армии Паулюса. 1942–1943
Воздушная битва за Сталинград. Операции люфтваффе по поддержке армии Паулюса. 1942–1943

О роли авиации в Сталинградской битве до сих пор не написано ни одного серьезного труда. Складывается впечатление, что все сводилось к уличным боям, танковым атакам и артиллерийским дуэлям. В данной книге сражение показано как бы с высоты птичьего полета, глазами германских асов и советских летчиков, летавших на грани физического и нервного истощения. Особое внимание уделено знаменитому воздушному мосту в Сталинград, организованному люфтваффе, аналогов которому не было в истории. Сотни перегруженных самолетов сквозь снег и туман, днем и ночью летали в «котел», невзирая на зенитный огонь и атаки «сталинских соколов», которые противостояли им, не щадя сил и не считаясь с огромными потерями. Автор собрал невероятные и порой шокирующие подробности воздушных боев в небе Сталинграда, а также в радиусе двухсот километров вокруг него, систематизировав огромный массив информации из германских и отечественных архивов. Объективный взгляд на события позволит читателю ощутить всю жестокость и драматизм этого беспрецедентного сражения.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Военное дело / Публицистика / Документальное