Воспоминания пропащего человека

Я принялся опять за книжную торговлю, но дела мои шли очень туго; да вместе с тем следует сознаться, что я и опять стал забывать свои испытания и опять начал попивать пивцо. Лето я все-таки держался и хотя не вполне достаточно, но кормил себя и Н-ву. В течение этого времени Лесков, исправив мою статью и дав ей довольно оригинальное название, поместил ее в журнале «Русская мысль», а со мною рассчитался частью деньгами, частью своими изданиями.

В некоторых газетах об этой статье напечатаны были отзывы, очень польстившие моему самолюбию[182]. Особенно же вскружило мне голову, когда я пришел к Г.И. Успенскому за своими воспоминаниями и за советом, стоит ли продолжать их или оставить.

— Как же не стоит? — сказал мне он. — У вас такой материал, какого никогда другому писателю не придется наблюдать. Да притом же у вас есть и способность писать. Ведь посмотрите, Лесков не бог весть что прибавил своего в вашей статье, а о ней почти все газеты говорили.

От этих слов известного писателя я был, что называется, вне себя от удовольствия. Не рассчитывая быть писателем, сознавая, что это мне уже не по годам и не по образованию, я все-таки мечтал, что своими воспоминаниями буду не бесполезен, да и себе заработаю кусок хлеба, даже лучшего хлеба, чем я зарабатывал от торговли, а потому я бросил торговлю и засел опять писать. Но я плохо рассчитал свое положение. Просидев неделю, я остался совсем без средств, и вследствие этого у меня пошли неприятности по квартире. Мне начали делать замечания, что я занимаюсь пустяками. Я не вытерпел этих замечаний и, не имея возможности продолжать принятые на себя обязательства хозяина, в один прекрасный день ушел с квартиры и более в нее не возвращался. Я опять поселился в Вяземском доме и, конечно, снова пустился в самое бесшабашное пьянство.

Впрочем, дня через три я образумился, но уже считал себя настолько виноватым, что не смел возвратиться на свою квартиру.

Я решился написать письмо Успенскому и идти к нему просить помощи.

— Да неужели вы в Вяземском доме? — сказал Г. Ив. и с этими словами отступил от меня на шаг. Но в этом отступлении и в его словах мне показались не отвращение и не упрек, а глубокое сожаление.

Он быстро вынул из кармана своего жилета три рубля и дал мне.

— Придите ко мне дня через три, — сказал он, — я еще вам дам, а теперь у меня больше нет.

Через три дня я опять пришел к нему, и он опять дал мне немного денег.

Когда же я стал просить его, не может ли он взять на себя труд исправить мои записки и дать им ход, то он мне сказал:

— Теперь я не могу, я очень занят своею работою. Летом я много путешествовал и мне нужно все это обработать, а поступить так, как Лесков, я не соглашусь. Ведь он за вашу статью, знаете ли, сколько получил…

Но Г.И. не досказал и продолжал:

— А вы пишите что знаете, что там есть у вас интересного и приносите ко мне; я буду вам платить по пяти копеек за строчку, так же, как газеты платят.

Это было мое последнее свидание с Успенским, хотя после этого я несколько раз сам приносил и присылал ему небольшие статейки о трущобной жизни и получал за это рубля по три и по пяти.

Три года я опять прожил в Петербурге, и большую часть этого времени мне пришлось находиться в Вяземском доме. Иногда я писал свои воспоминания, а иногда принимался за книжную торговлю.

Хотя об этом доме я в своих записках упоминал уже не один раз, но это относилось ко временам давно прошедшим, а теперь я считаю нелишним сделать краткое описание той квартиры, в которой мне довелось жить в последний раз[183].

Квартира эта находилась во флигеле над банями, в третьем этаже. Она состояла из двух небольших и низеньких комнат, каждая по два окна; кроме того, комнаты разделены еще перегородками. В первой из них, которая вместе с тем и кухня, отделена маленькая каморка, где помешался сам хозяин со своим семейством; во второй комнате также отделена каморка, и в ней стояло шесть коек для жильцов; затем, все остальное пространство было занято нарами, над которыми по стенкам прибиты полки, и на них поставлена незатейливая посуда жильцов, состоявшая большею частью из изуродованных и полуразбитых чайников, жестяных котелков и чашек, а в углах прибиты закоптелые, почерневшие иконы, перед которыми имеются простенькие лампадки. Под полками, во всех щелях, гнездились неизбежные обитатели всех общих квартир — клопы и тараканы, а выходящие наружу стены в зимнее время постоянно были покрыты склизкою зеленою плесенью. На нарах кое-где валялось разное лохмотье, грязные, засаленные донельзя тюфяки и подушки, набитые мочалою, а в ином месте в головах лежало простое полено.