Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов

С одной точки зрения, запасов достаточно, однако их просто не удается собрать. По другой – оспаривалось наличие необходимого количества продуктов питания, поскольку еще в довоенные времени в этом регионе были нередки вспышки голода. А в этом году ко всему прочему еще и случился неурожай. И вот на фоне этого, помимо местного населения, надо как-то прокормить целую армию.

Лично я на основе развития событий проникся твердым убеждением, что в вилайете Мосул с самого начала не было должного количества продовольствия для прокорма и населения, и армии. Ведь иначе просто необъяснимо, почему даже в самом богатом округе вилайета – зерновом районе Эрбиля – голодало большинство населения.

Без сомнений, на нужды армии не попало существенное количество продовольственных ресурсов, однако они помогли дожить до ближайшего урожая местному населению, которое таким образом удалось пощадить. И уж ни в коей мере не было излишков на пропитание армии в течение долгих месяцев. Было также ясно, что в схватке не на жизнь, а на смерть – погибнуть от голода или хотя бы как-то прожить дальше, которая негласно разыгрывалась между армией и населением, преимущества были на стороне последнего, поскольку оно имело куда более широкий доступ к зачастую умело скрываемым запасам съестного.

Мое мнение подтвердилось показаниями взятого нами в плен английского подполковника Бизли[76] и других британских солдат. Чрезвычайная засуха 1917 года даже в плодородном Ираке привела к чувствительному дефициту питания. Англичане были вынуждены доставлять большие объемы продовольствия из Индии для нужд терпящего бедствие населения. Возможно, что и переброска около половины действовавших до этого в Месопотамии британских войск была проведена с учетом общего положения с продовольствием. Она началась в декабре 1917 г., задолго до германского наступления на Западном фронте весной 1918 г.[77]

Сторонники первой точки зрения, большинство которых, как правило, находилось в многих сотнях километров от театра военных действий, охотно утверждали, что здесь поможет только беспощадное взимание запасов. Но наш опыт показывал, что такой столь очевидный способ выхода из ситуации не приводит к цели, зато таит в себе серьезную опасность.

Там, где прибегали к насилию, население бежало в горы или степи. Многие деревенские феллахи возвращались к кочевническому образу жизни и присоединялись к племенам бедуинов, сновавшим по Джезире и в Курдистане. Обширные площади ранее обрабатываемых земель теперь были потеряны для будущей жатвы. Засеянные территории, с которых ожидали урожая в 1918 г., оценивались лишь в чуть более трети от земель, обрабатываемых в 1917 г.

При подобных жестких действиях лишь в редчайших случаях удавалось обнаружить в старых колодцах, цистернах, ямах и подвалах – нередко еще ассирийских времен – либо в горных пещерах или тайниках в степи спрятанные запасы продовольствия. При этом нельзя забывать, что коренное население всегда боролось против ограбления и угнетения со стороны турецких откупщиков, так что пыталось свести к минимуму любые подати. Поэтому оно столетиями училось прятать свои запасы за пределами поселений, и эти места были известны лишь немногим посвященным. Попытки с помощью взяток выведать эти тайники увенчивались успехом лишь в редчайших случаях. Ведь предатели знали, что в этом случае их ждет кровавая месть своих жертв.

Действия же против богатых крупных арендаторов, которым принадлежало большинство деревень, тоже оказывались крайне затруднительными. Комиссии пытались собрать с них десятину, согласно принятым в мирное время оценкам урожая. Естественно, в порядке вещей были и обвинения в адрес крупных арендаторов от их мелких должников, которые сообщали комиссиям, что их хозяева сбрасывают на них все податное бремя, а свои запасы укрывают от любых сборщиков на нужды армии.

Ожесточение из-за такого якобы несправедливого распределения налогов в Мосуле достигло такого уровня, что на это обратил внимание германский консул Хольштайн[78]. Прежде всего, жертвами злоупотреблений в налоговых вопросах со стороны мусульман-чиновников комиссии полагали себя христиане и евреи. К сожалению, все обвинения – как это обычно бывает – выдвигались лишь в самых общих чертах. Если же пытались перейти к сути заявленного, то заявитель тут же устранялся. Ни один из свидетелей не подтверждал свои прежние показания. Подкуп и страх перед актами мести мусульманских властителей исключали любое расследование истинного положения дел.