Воспоминания склеротика (СИ)

     После репетиций в Симферополе, где нам молодым пришлось не только изображать толпу, но и участвовать в танцевальных номерах и даже в небольших эпизодах драматического толка, мы приехали в Донецк. Центр Донбасса представлял собой в эти первые послевоенные годы серенький покрытый черной пылью город. На лавках, бордюрах или просто тротуаре устраивались импровизированные столы, покрытые газетой и уставленные черными бутылками вина с тремя большими семерками на этикетке, или ведром пива с присоседившимися рядом двумя шахтерами, черпавшими из этой лошадиной емкости напиток большими пивными кружками. Поэтому не мудрено было встретить то там, то тут спящих на голой земле, упившихся вусмерть людей в рабочей робе, не дошедших домой после тяжелой шахтерской смены.

      Справедливости ради надо сказать, что, когда уже в семьдесят первом году я приехал в Донецк по приглашению на работу, город нельзя было узнать. Чистота, красивые здания, огромные клумбы роз, нигде не увидишь пьяного, во всяком случае, в дневное время. Своими прекрасными зданиями и скверами, как мне рассказали, город был обязан человеку, много лет проработавшему главным архитектором Донецка. Его знал весь Союз, правда, не как архитектора  Берберова, а как хозяина льва Кинга.

      Расселили нас по квартирам. Я жил с кларнетистом из оркестра буквально рядом с оперным театром, где и должны были проходить наши спектакли. Маленький одноэтажный домик, со злющей собакой во дворе. Хозяйка предупредила нас, что если ночью понадобится пойти в туалет, который находился во дворе, то следует разбудить её, чтобы она подержала пса. Мой сосед решил, что обойдется без посторонней помощи. Он каждый раз, как приходил или уходил из дома, давал этому буйволу в облике собаки по здоровому куску чего-то съестного. Пес с удовольствием пожирал угощение прямо из рук доброго дяди. Будучи уверенным, что эта цепная тварь прониклась к нему любовью, кларнетист свой ночной выход в туалет решил сделать самостоятельно. Услышав бешеный лай и дикий крик музыканта, хозяйка выскочила во двор, угомонила неблагодарное животное и пол дня штопала брюки непослушного жильца.

      Гастрольный месяц прошел быстро. Однако мне удалось снова  выйти на сцену. В Симферополь приехал Свердловский оперный театр и стал набирать околотеатральную молодежь для работы в должности мимансов^[5], но на особых условиях. Денег нам не платили, а дали такие бумажечки, по которым можно было свободно проходить в театр на любые спектакли, даже если мы  в них не были заняты. Из многочисленной компании любителей театра, согласившихся на эти условия, я близко сошелся с моим ровесником по имени Рэм. Я слышал, что в дальнейшем он стал крупным областным начальником по части торговли. Так вот, эта дружба не дала мне возможность  дослужить полный срок в почетной должности мимансов. На одном из спектаклей оперы «Лакме» мы изображали людей, чем-то очень взволнованных перед выходом главного героя. Его пел, популярный тогда, известный по роли Эдвина в первом варианте фильма «Сильва», певец Даутов. Так вот, народ, который изображали не только мимансы, но балет и хор в волнении пел, конечно, только устами хора неимоверное количество раз одну и ту же фразу:  «Что случилось»? Рэм мне  и говорит: -- что мы, как дураки, молчим. Давай тоже петь. – Я не рискнул, а он во весь голос стал орать: «Что случилось»? Хористы с недоумением поглядывали в нашу сторону. Сцена продолжилась не так, как задумал её режиссер и композитор Делиб. В момент выхода героя дирижер взмахом руки остановил это, казалось нескончаемое «что случилось», чтобы дать возможность герою сказать, а точнее спеть свое слово. Но воля дирижера столкнулась с непреодолимым желанием Рэма проявить свой вокальный талант, а потому ещё дважды в тишине прозвучал всех волновавший вопрос «что случилось?», надо сознаться, довольно хриплым голосом, выдававшим не абсолютно музыкальный слух исполнителя. Назавтра прямо на контроле у нас отобрали справки о том, что мы сотрудники Свердловского оперного театра.