Воспоминания склеротика

      Назавтра, когда выстроили всю команду призывников, перед строем появился офицер с какой-то бумагой: -- Смирнов Б. Н. выйти из строя – громко объявил он. -- Можете идти домой до особого распоряжения.

      Я, весьма довольный, отправился на гастроли в Севастополь, не понимая, по молодости лет, в какую историю  влип, поскольку мой «умный» администратор и не подумал исполнить свое обещание, отправить приглашение в штаб Таврического военного округа.  По возвращении из Севастополя домой мне передали  другую повестку, приказывающую немедленно явиться с вещами. Приказ был настолько категоричен, что моя мама, испугавшись, обратилась к своему двоюродному брату, который занимал высокое положение начальника автотранса Крыма, и был хорошо знаком  с военкомом. Выяснилось, что то же самое лицо, которое распорядилось дать мне отсрочку, приказало срочно вызвать меня и отправить с первой же командой, куда угодно. И меня отправили в авиационную школу в город Вольск, несмотря на заключение медицинской комиссии: «годен, кроме авиации и флота».   

      Первые месяцы службы были ужасно тяжелы. Вечером, лежа в кровати, я хватался за её холодное железо и, сжимая его до боли в руках, стонал, как узник, лишенный свободы и радостей жизни. Я был плохо подготовлен к военной службе, прежде всего, из-за слабого физического развития. Мы  были апрельского призыва, и курс молодого бойца длился около полугода, то есть до начала занятий в школе. А это четыре дня в неделю тактика пехоты с интересной программой: марш-бросок Вольск – Привольск с полной выкладкой, там занятия и такой же бросок обратно. А войдя в пределы города, маршем с песней в часть. Я был хорошим запевалой, и это вызывало у командиров несколько снисходительное отношение к моей физической неподготовленности. Однажды, когда на занятиях я уже не мог ползти по-пластунски, поскольку натер себе ремнем карабина руку, командир, заметив это, поднял меня и приказал идти к его велосипеду, чтобы  проверить, хорошо ли накачаны колеса, и там ожидать прихода взвода. Я очень оценил этот благородный жест, присущий далеко не всем офицерам.

      Более всего меня раздражал старшина вседозволенностью своих действий и плоским юмором, которые доставляли огромное удовольствие дорвавшемуся до власти малограмотному солдафону.

-- Если я увижу, как кто-нибудь ломает ветки сирени, пусть пеняет на себя -- тоном лектора-эколога заявлял старшина, прохаживаясь перед строем. 

-- Вопросы есть?

-- А чем же подметать территорию части? Ведь метелок не дают.   -Заявляет из строя смельчак.

-- Надо проявлять солдатскую находчивость. – повторяет свою вечную формулу жизни, довольный собой «фельдфебель».              - Но ведь Вы же сказали, – не унимается солдат, – что если увидите... 

 – Это, если увижу, – наслаждается  непонятливостью своих подчиненных и собственным остроумием «воспитатель».

      Больше всего старшина любил игру «похороны окурка». Он обшаривал всю казарму, пока не находил где-нибудь окурок. Тогда по тревоге выстраивалась рота. Впереди роты шесть человек с вытянутым полотенцем, на которое «чистюля-старшина» укладывал окурок. За ними группа с несколькими лопатами и вся рота. Привычным марш-броском (200 метров бегом,100 метров шагом), по знакомому маршруту Вольск--Привольск, процессия прибывала к месту основного действия, где без отдыха, передавая лопаты друг другу, выкапывалась огромная яма, куда укладывался окурок, и по всем правилам захоронения засыпался землей. После этой траурной процедуры «блюститель порядка» произносил речь о том, что теперь окурок уже не сможет появиться на территории казармы, поскольку мы проводили его в последний путь. Церемония заканчивалась так же, как и тактические занятия, ибо фантазия старшины была весьма ограничена.