Совсем иначе вышло с леди Ванситарт. Жена сделала ей визит одна. Леди Ванситарт приняла ее просто, тепло, даже задушевно. Гостья и хозяйка сразу понравились друг другу. Они долго сидели в библиотеке Ванситартов и беседовали об искусстве, литературе, поэзии. Потом леди Ванситарт сделала ответный визит моей жене, и к концу визита я зашел в салон, где они сидели, чтобы познакомиться с супругой постоянного товарища министра. Леди Ванситарт при этом сказала, что она не любит светской жизни и мало общается с дипломатическим корпусом, давая понять, что ее визит к нам является редким исключением. Тогда мы с женой не поверили ей и сочли ее намек за простую любезность, но позднее убедились, что она была вполне искренна: ее действительно чрезвычайно редко можно было увидеть на английских приемах и почти никогда в посольствах и миссиях.
В дальнейшем отношения между моей женой и леди Ванситарт укрепились, что, естественно, благоприятно отражалось и в моих отношениях с Ванситартом.
Обмен визитами между моей женой и женами послов и посланников в общем прошел гладко, по протоколу. Мы завели при этом такой порядок: когда иностранные дипломатические дамы делали моей жене ответный визит, я обычно заходил в салон, где жена принимала гостей, но не в самом начале, и таким путем знакомился с «лучшими половинами» моих дипломатических коллег.
Теперь несколько слов о двух эпизодах антисоветского характера, которыми сопровождалась «визитная кампания» моей жены.
Первый эпизод был просто забавен, но хорошо иллюстрировал дух тогдашнего времени. Свой первый визит жена, как полагается, сделала супруге дуайена мадам де Флерио. Мадам приняла мою жену в окружении большого количества молодых людей — секретарей французского посольства. Несмотря на многолетнее пребывание в Лондоне, она очень плохо объяснялась по-английски, и один из секретарей был ее переводчиком. Все разговоры носили настолько протокольный характер, что моя жена внутренне не могла не улыбаться.
Спустя несколько дней мадам де Флерио сделала ответный визит моей жене. Она приехала с взрослой дочерью, которая играла роль переводчицы, и между прочим вручила жене пачку своих визитных карточек, с которыми моя жена должна была делать визиты другим женам дипломатов. Строго по этикету полагается, чтобы жена дуайена лично представляла вновь приехавшую жену посла женам уже находящихся на месте послов. Так мадам де Флерио и поступала, когда речь шла о женах американского, японского или итальянского послов. Но причинять себе столько беспокойства из-за жены советского посла? Нет, это было уже слишком… И мадам де Флерио ограничилась передачей моей жене своих визитных карточек. При каждом визите моя жена наряду с своей карточкой должна была оставлять также карточку жены дуайена в знак того, что последняя как бы невидимо присутствует вместе с ней. Такая форма представления тоже имеется в дипломатическом этикете, но применение ее означает ледяную холодность отношений между представляющей и представляемой. Мадам де Флерио не могла удержаться от соблазна сделать этот булавочный укол по адресу моей жены, а по существу по адресу Советского государства.
Жена принимала мадам де Флерио с дочерью внизу, в так называемой серой гостиной посольства, имевшей довольно оригинальную дверь: она была сделана так, что, когда закрывалась, то ее трудно было отличить от стены. Создавалось впечатление, что пред вами сплошная стена. Во время визита из окна потянуло ветром, и дверь внезапно захлопнулась. На лице мадам де Флерио вдруг появилось выражение испуга.
— Это что же? — с ажитацией воскликнула гостья. — Секретная дверь?
Дочка боязливо придвинулась к матери. Моя жена весело рассмеялась и ответила:
— Да, да, страшно секретная дверь!
С этими словами она встала и нажала на скрытую в двери ручку. Дверь открылась, и гостьи вздохнули с облегчением. Однако через две минуты они поспешили откланяться.
В те дни антисоветская агитация представляла советские посольства как ширму для махинаций ГПУ, и в ярких красках расписывала высосанные из пальца секретные комнаты, подвалы с решетками и всякие другие «ужасы», якобы существующие в каждом представительстве СССР за границей. Бедные француженки, видимо, до такой степени были напичканы всей этой белибердой, что пришли в совершенную панику от случайно захлопнувшейся двери.
Другой эпизод был более серьезен, но тоже хорошо отражал господствующую тогда атмосферу.
Дания принадлежала к числу государств, с которыми у Советского Союза существовали дипломатические отношения.
В Лондоне Дания была представлена графом Алефельдом Лаурвигом, которому я своевременно сделал протокольный визит. Он принял меня любезно, мы с четверть часа поболтали «о том, о сем, а больше ни о чем» и распрощались. Затем посланник сделал мне ответный визит. Никаких интересных разговоров при этом не было, но все в наших официальных отношениях с ним шло нормально.