Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

— Ну, там, — с недоумением посмотрела на меня женщина и затем прибавила: — В Дюнкерке.

— В Дюнкерке? — в голосе моем звучало явное недоверие. — А что он там делает?

— Как что? — взорвалась хозяйка. — То же самое, что и все другие: спасает «our boys» от немцев.

И затем, неожиданно как-то обмякнув, уже совсем другим тоном продолжала:

— Я так волнуюсь, так боюсь… Ведь там страшно опасно… Может все случиться… У нас есть небольшой катер, и, когда мой муж узнал, что нужны мелкие суда для вывоза «our boys», его нельзя было удержать… Хоть бы все кончилось благополучно!

Я был поражен. Меньше всего я ожидал, чтобы такой человек, как хозяин этого кафе, принял добровольное участие в операции «Динамо». Но он пошел, и это было знаменательно. Помню, я подумал: «Такой народ трудно победить».

4 июня Черчилль сделал парламенту доклад о военной ситуации и об операции «Динамо». Изложив весьма откровенно то, что произошло за минувшие три недели, и рассказав подробно о Дюнкерке, премьер признал, что во Франции и Бельгии произошла «колоссальная военная катастрофа», последствия которой трудно предвидеть. Черчилль закончил свое выступление следующими словами:

«Мы пойдем до конца. Мы будем биться во Франции, мы будем биться на морях и океанах, мы будем биться с растущими уверенностью и силой в воздухе; мы будем защищать наш остров, чего бы это нам ни стоило… И если бы — чего я ни на минуту не допускаю — этот остров или значительная часть его были покорены и умирали от голода, то наша империя за морями, вооруженная и охраняемая британским флотом, продолжила бы борьбу до тех пор, пока в положенное провидением время Новый Свет, со всей своей силой и мощью, не выступит ради спасения и освобождения Старого»[170].

Я присутствовал на заседании палаты 4 июня и мог видеть настроение депутатов. В зале царила сурово-торжественная тишина. Все, без различия партий, испытывали двойственное чувство облегчения и удовлетворения. Облегчение от сознания, что «our boys» спасены. Удовлетворение от сознания, что наконец-то страна имеет правительство, которое хочет и может вести действительную борьбу против гитлеровской Германии. После Дюнкерка и рожденного им мощного подъема среди широчайших масс народа слова Черчилля о несгибаемой воле Англии к борьбе не звучали ни напыщенно, ни романтично.

Возвращаясь из парламента домой, я подумал, что сцена в палате общин, которую я только что видел, ярко подтверждает мнения, столь недавно слышанные мной из уст Веббов и Ллойд Джорджа. Мне становилось яснее, что даже после падения Франции, сомневаться в котором уже больше не приходилось, Англия не пойдет на мир с Германией, а будет продолжать войну.

В связи с Дюнкерком уже во время войны и еще больше после войны разгорелись большие споры по вопросу о том, как могли немцы допустить благополучную эвакуацию столь крупных союзных сил, находившихся как будто бы в капкане. При этом особенно подчеркивался тот факт, что в непосредственной близости к Дюнкерку находились многочисленные бронетанковые соединения германской армии, которые, однако, не были пущены в ход против англичан и французов. Используй немцы эти соединения, в Дюнкерк превратился бы для союзников в настоящую катастрофу.