Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

Потом Иден выразил желание повидать немецких пленных. Из какой-то соседней полуразбитой хаты привели их человек шесть, только что захваченных в боях. Вид у них был очень жалкий: в мятых зелено-синих шинелях на рыбьем меху, с бабьими платками на голове, с ногами, обвязанными каким-то тряпьем, они дрожали от холода и страха. Иден через переводчика задал им несколько вопросов: откуда они, давно ли воюют, в каких сражениях участвовали и т,п., но больше смотрел на них и наблюдал за их поведением. Пленные совсем не походили на «героев», какими гитлеровцы нередко изображали себя, попадая в руки красноармейцев летом 1941 г. Теперь, в декабре, они потеряли свою спесь. Эта шестерка стояла, переминаясь с ноги на ногу, и усиленно доказывала, что она собственно не виновата, что всех их заставили воевать. Один даже крикнул:

— Гитлер капут!

Когда вечером мы возвращались в Москву, Иден сказал:

— Теперь я собственными глазами видел, как немецкая армия может терпеть поражение, отступать, бежать… Миф о германской непобедимости взорван… Это должно иметь огромное значение для психологии всех народов Европы и для всего будущего войны.

На следующий день Сталин устроил в честь Идена большой обед в Кремлевском дворце. За длинным столом кроме английской делегации сидели члены Политбюро, наркомы, генералы. Председательское место занимал Сталин. Справа от Сталина сидел Иден, рядом с Иденом сидел я и являлся для них обоих переводчиком. Сталин произнес главный тост в честь британского министра иностранных дел. В конце обеда отвечал Иден тостом за хозяев.

В самом начале обеда произошел забавный инцидент. На столе перед Иденом в числе других вин стояла большая бутылка перцовки. Желтоватый цвет жидкости несколько напоминал шотландское виски. Иден заинтересовался этой бутылкой и спросил Сталина:

— Что это такое? Я до сих пор не видал такого русского напитка.

Сталин усмехнулся и с искринкой в глазах ответил:

— А это наше русское виски.

— Вот как? — живо откликнулся Иден. — Я хочу его попробовать.

— Пожалуйста.

Сталин, взяв бутылку, налил Идену бокал. Иден сделал большой глоток. Боже, что с ним сталось! Когда Иден несколько отдышался и пришел в себя, Сталин заметил:

— Такой напиток может пить только крепкий народ. Гитлер начинает это чувствовать.

После обеда, как обычно на сталинских банкетах, в соседнем помещении был устроен кинопросмотр с перерывами, который затянулся до глубокой ночи.

Иден остался очень доволен вечером у Сталина. Он рассматривал его, как симптом того, что выявившиеся во время переговоров разногласия не испортят дружескую атмосферу между обеими странами. А днем позже нам удалось еще больше поднять настроение британского министра иностранных дел.

Все тот же неутомимый Ф.Ф.Молочков пригласил английскую делегацию в балет, выступавший тогда в Филиале Большого театра. Здесь не было ни Семеновой, ни Улановой: они находились в эвакуации, но все-таки балет, на котором присутствовал Иден, был очень хороший и произвел на англичан большое впечатление. Сидя рядом со мной, Иден даже сказал:

— Такой балет в Москве сейчас, когда фронт находится от нее в каких-либо 60 милях, просто вдохновляет. Он создает надежду, — нет, больше! — уверенность, что вы сумеете выдержать страшное испытание.

С этими словами Идена хорошо перекликаются строки военных мемуаров Черчилля, относящиеся как раз к периоду московских переговоров:

«В течение шести месяцев кампании немцы достигли очень многого и нанесли врагу такие потери, каких не пережила бы ни одна другая нация. Однако три важнейших объекта немецкого наступления — Москва, Ленинград, Нижний Дон по-прежнему прочно оставались в руках русских. Кавказ, Волга, Архангельск были еще очень далеко. Русские армии не только не были разгромлены, но сражались все лучше и лучше, и их сила, конечно, должна была возрасти в наступающем году (1942 г. — И.М.). Пришла зима. Становилось совершенно ясно, что война будет носить затяжной характер. Все антинацистски настроенные народы великие и малые — радовались первой неудаче германского блицкрига»[206].

В те немногие часы, которые оставались у меня свободными от переговоров и выполнения различных дипломатических функций, я старался лучше вглядеться в суровое лицо военной Москвы и встретиться с интересовавшими меня товарищами и знакомыми.