Воспоминания советского посла. Книга 1

Кочевники — те читатели, которые работали в читальном зале систематически в течение недель и месяцев, потом на известный срок исчезали, затем опять появлялись на несколько недель или месяцев, потом снова исчезали и снова появлялись на значительный срок и т. д. Сюда относились различные научные работники — профессора, доценты, преподаватели высших школ, писавшие труды, готовившие курсы лекций, производившие изыскания и исследования. Сюда относились также более серьезные представители литературного мира, собиравшие материалы для каких-либо новых произведений. Среди кочевников часто встречались иностранцы, приезжавшие для временной работы в читальном зале со всех концов земли. Это была очень ценная и продуктивная группа читателей. Много образов встает в моей памяти, когда я думаю о ней, но здесь я упомяну только А. М. Коллонтай. Зимой 1913/14 г. она готовила большой труд «Общество и материнство», который несколько позднее, в 1915 г., был опубликован в России. Для своей работы Коллонтай нужно было собрать материалы, и Британский Музей оказался наилучшим местом, где это могло быть сделано. Александра Михайловна села за длинный, черный стол и на несколько месяцев превратилась в одного из аккуратнейших читателей. Здесь я встретился с ней и возобновил наше первое, несколько случайное знакомство, происшедшее за три года перед тем на Международном социалистическом конгрессе в Копенгагене[29]. Как, однако, ни была общественно полезна группа «кочевников», в читальном зале она играла роль «второго сословия» в государстве.

«Первым сословием» были вне всякого сомнения оседлые, т. е. те, кто работал в читальном зале непрерывно, годами. Они тут обживались, пускали корни, становились «своими людьми» друг для друга и для администрации, делались законодателями мнений и блюстителями нравов в этой своеобразной республике читателей. Обычно они даже имели за столами свои постоянные места, которые тщательно сохранялись для них администрацией.

Из кого состояли оседлые?

Эта «курия» складывалась в основном из двух главных элементов: глубоких ученых и плохо устроенных интеллигентов.

Помню, одно время недалеко от меня постоянно сидел древний старик с большой шапкой совершенно седых волос. Я как сейчас вижу его благородную голову, вечно склоненную над фолиантами китайских иероглифов. Кто он был? Один из служащих зала сообщил мне, что заинтересовавший меня старик — профессор в отставке. Всю жизнь он провел где-то в британских колониях на Востоке, жил сейчас на свою пенсию и готовил многотомный труд по истории китайской философии. Я как-то познакомился с этим синологом, и иногда мы перебрасывались с ним короткими фразами. Я узнал, что старик работает в Музее уже три года, и что ему понадобится еще по крайней мере столько же времени для того, чтобы вчерне закончить свое произведение.

Когда разразилась первая мировая война, профессор был страшно потрясен и расстроен. Он сразу как-то лет на десять постарел, опустился и — чего с ним раньше никогда не бывало — стал даже пропускать дни в читальном зале. Приходя в Британский Музей, я теперь часто видел место профессора незанятым. Однажды утром служащий, принеся мне оставленную с вечера пачку книг, на минутку задержался и полушепотом произнес:

— А ведь профессор-то наш умер.

— Как умер? — оторопел я.

— Два дня назад умер, — повторил служащий, — от разрыва сердца. Так его труд и остался незаконченным. Ну, что ж, он пожил на свете… Ему ведь было, пожалуй, за восемьдесят…

Весь тот день я оставался под впечатлением полученного известия. Мне было как-то не по себе, точно я лишился кого-то близкого, привычного, без кого мне трудно было обходиться…

Таких седовласых, целиком ушедших в науку читателей было довольно много, и они придавали очень своеобразный колорит читальному залу.

Однако более многочисленную и активную группу составляли плохо устроенные интеллигенты. Среди них было много интересных, энергичных, порой талантливых людей, беда которых заключалась лишь в том, что они имели мало средств, прозябали в сырых мансардах и не располагали деньгами для покупки необходимых им книг и материалов. Что оставалось делать таким плохо устроенным интеллигентам? Они шли в читальный зал и проводили здесь целые дни, ибо в читальном зале было светло, тепло, уютно, а кроме того — и это было самое главное — в читальном зале к их услугам имелась богатейшая коллекция всевозможных книг и периодических изданий, которой они могли пользоваться, не платя ни копейки. Я сам относился к категории таких плохо устроенных интеллигентов. Многие из моих коллег по «оседлой» группе, англичан и иностранцев, тоже относились к ней. Все мы усердно трудились, сидя за длинными, черными столами и не даром: некоторым из курии «оседлых» в дальнейшем удалось использовать накопленные здесь знания в интересах трудящихся масс, в интересах счастья всего человечества…