За год нашей разлуки с моим другом произошло много интересного. Саратов, где после ухода из пашей гимназии он учился в химико-техническом училище, не в пример Омску, был в то время уже крупным революционным центром. Здесь имелись уже социал-демократические группы, организации учащихся, кружки на заводах, нелегальная литература, прокламации. Олигер очень быстро сориентировался в этом подпольном мире и стал играть довольно крупную роль в организации молодежи. Учился он мало и плохо, но зато охотно брался за различные рискованные поручения. В конце концов Олигер «провалился» и вынужден был бежать от ареста. С большим трудом и разными приключениями он нелегально перешел границу и очутился в Кракове, входившем тогда в состав Австро-Венгрии. Здесь он поболтался месяца два, проел все имевшиеся у него деньги, пытался, но не сумел как-нибудь устроиться и, в конце концов, решил пробираться к дому. Олигер вновь нелегально перешел границу, но уже обратном направлении, и затем, далеко объезжая Саратов, старательно избегая встречи с жандармами, прибыл потихоньку в Омск.
Как раз в это время над моей головой собралась гроза, о чем, впрочем, тогда я не имел ни малейшего подозрения. Уже в советские времена из архивов омского жандармского управления стало известно, что 18 апреля 1900 г. начальник саратовского жандармского управления обратился к своему омскому коллеге с просьбой произвести у меня обыск с целью выяснения, нет ли у меня каких-либо писем и бумаг, указывающих на местопребывание Олигера. В конце своей просьбы начальник саратовского жандармского управления между прочим упоминал, что, по собранным им агентурным путем сведениям, Олигер «находится в настоящее время в Кракове». Начальник омского жандармского управления не решился на собственный риск и страх производить обыск в здании кадетского корпуса, где имел квартиру отец и где вместе с ним я жил, и запросил мнение прокурора омской судебной палаты. 27 апреля 1900 г. он получил от него ответ, в котором прокурор не находил причин для обыска, так как местопребывание Олигера уже известно начальнику саратовского жандармского управления. Так гроза пронеслась мимо, но характерно, как нервно в описываемое время были настроены царские ищейки. В их воображении 17-летний Олигер превращался в какого-то грозного революционера, сведения о котором собирались в разных концах России и даже за границей!
Мы встретились с Олигером как старые друзья, и наши отношения крепли с каждым днем. Планы Олигера вначале были самые неопределенные и подчас фантастические. То он собирался стать актером, то хотел идти в моряки, многозначительно подчеркивая, что дядя его 15-летним мальчиком бежал на корабль и после того проплавал всю жизнь. Затем Олигер решил готовиться на аттестат зрелости и держать экзамен экстерном вместе со всеми нами весной 1901 г. Я стал помогать ему в подготовке. В конечном счете и из этого проекта ничего не вышло, и Олигер так и вышел в жизнь, не окончив гимназии, что, впрочем, нисколько не помешало его дальнейшей карьере.
Мы виделись с Олигером почти ежедневно. Нам никогда не было скучно, и мы всегда находили темы для самых оживленных разговоров, засиживаясь друг у друга до глубокой ночи. Особенно я любил бывать у Олигера в его маленькой, убого обставленной комнатушке. Обычно он ложился на кровать, я ложился на стоявший поблизости старый продавленный диван, и мы начинали разговаривать, или, вернее, мыслить вслух. С невероятной легкостью мы облетали воображением весь мир, касались самых разнообразных проблем, обменивались мнениями и спорили по самым сложным и запутанным вопросам. Часто один начинал высказывать какую-либо мысль, другой на лету ее перехватывал и развивал дальше, потом первый вновь вступал в игру, вносил поправки и дополнения, потом мы оба лихорадочно неслись вперед в своих выкладках и построениях, потом мы вдруг обнаруживали, что зашли к тупик и со смехом бросали в мусорный ящик заинтересовавшую нас идею. Все это было очень весело и занятно, и в процессе такой умственной гимнастики наши диалектические способности, несомненно, развивались. Мы постоянно делились с Олигером мыслями и чувствами, мечтали о своем будущем (которое, конечно, должно было принести нам славу и успехи!), говорили о человечестве, о его прогрессе, о завоеваниях науки и достижениях литературы и искусства.