Воспоминания старого пессимиста. О жизни, о людях, о стране

Оставалось еще одно дело. В посольстве Голландии, которое выполняло тогда роль посредника между СССР и Израилем (с последним дипломатические отношения были прерваны) по не вполне понятной мне причине принимали от отъезжавших евреев какие-то вещи для отправки их в страну назначения. Друзья попросили меня воспользоваться этой оказией и передать в голландское посольство ряд их бумаг. В основном это были трактаты по физике Воронеля и его коллег. Я запаковал их в чемодан и отправился в посольство. Был обеденный перерыв, и перед кабинетом культурного атташе стояла огромная очередь. Прошло с полчаса, и я увидел, как по проходу, ни на кого не глядя и повторяя одну и ту же фразу — “Не могу работать в зверинце”, — продвигался к своему кабинету мой старый знакомый г-н Ханнема. Можно было понять, почему цивилизованному голландцу толпа, стоящая у его кабинете, могла показаться зверинцем. Люди, прошедшие через ряд мучительных процедур, униженные, ограбленные, надеялись пронести с собой в неведомое хоть частицу прежнего благосостояния, быта, памяти… В очереди до меня доносились разговоры о каких-то золотых часах, брошках, долларах, валютных курсах… Нетрудно представить, чего только не просили, что не предлагали взамен несчастному культурному атташе эти люди, воспитанные на советском беззаконии. Подошла моя очередь, и я с чемоданом вошел в кабинет. “Что в чемодане? Откройте”, — весьма недружелюбно потребовал Ханнема. “А ведь мы с вами знакомы. Помните выставку Ван Гога?” — “Так и вы уезжаете? — спросил он грустно. — Почему?” — “Ну, знаете, — прокричал я в запальчивости, — одного этого безобразия достаточно, чтобы дернуть из этой страны!” — “Марья Ивановна (почему-то в кабинетах и начальника всесоюзного ОВИРа, и голландского культурного атташе сидели марьи ивановны), возьмите чемодан”.

* * *

На прощальный вечер собрались почти все наши друзья. Стол ломился от яств: шотландский виски, голландский розовый джин, французские вина, кетчуп, тоник, колбасы — все эти недоступные простым москвичам дары “Березки” и валютных рублей. Кажется, первый раз в жизни я не пил. С Майей и Андреем на кухне мы обсуждали наши дела. Синявский от своих бывших французских студентов, а теперь маститых славистов, получил приглашение на постоянное профессорское место в парижской Сорбонне, и Синявские подумывали об отъезде. Уже была переслана за рубеж рукопись Абрама Терца “Голос из хора”. Мне предстояло получить ее из Израиля и постараться опубликовать к каком-нибудь небольшом, не ярко выраженном антисоветском издательстве. Мы составляли шифровку, по которой я в письмах буду информировать Синявских о событиях.

Разошлись далеко за полночь. В середине ночи постучали в дверь: это Андрей Волконский, Никита Кривошеин и еще кто-то спрашивали, не осталось ли чего-нибудь недопитого, и я вынес им бутылки с остатками алкоголя.

5 ноября 1972 года нас провожала в “Шереметьево” толпа друзей. Поднимаясь на посадку, я с галереи помахал на прощанье стоящим внизу Венькиным ночным горшком, который держал в руке. У меня было чувство, что никого из них я уже не увижу никогда.

Конец первой части

(Октябрь 2009 — февраль 2010)

Часть вторая. Эмиграция. О людях и странах

Глава 1. Лондон

Кто устал от Лондона, устал от жизни.

Сэмюэль Джонсон

Шестого ноября 1972 года мы приземлились в лондонском аэропорту Хитроу. Встречал нас Алек Дольберг[5]. В Лондоне мы были в числе первых эмигрантов “третьего потока” из СССР. Сведения о моих злоключениях на процессе Синявского и выкуп за право на эмиграцию просочились в английскую прессу, и меня принимали не то что как важного диссидента, а скорее как любопытный экземпляр Homo Sapiens из страны, которую “умом не понять и аршином общим не измерить”.

Во время интервью с представителями Министерства иностранных дел Великобритании, после того как я изложил свою биографию, мне предложили просить политическое убежище. Я отказался. Я не был политиком, свою эмиграцию не считал политической и заниматься политикой здесь не собирался. Впоследствии некоторые знакомые упрекали меня в безответственности и непрактичности: политическое убежище обеспечивало эмигранта квартирой, пособием, устройством на работу и прочими материальными благами. Отчасти они были правы.