Воспоминания Свена Стокгольмца

Лишь тогда я понял, что хоть Хельга, возможно, впрямь стремилась удовлетворить свои плотские желания, но основной целью, с которой она замыслила эту глупую авантюру, было вытащить меня из хижины, оторвать от берега, от фьорда, где воспоминания об Эберхарде грустным мохнатым призраком постоянно маячили у меня на горизонте.

56

Мы задраили люки Рауд-фьорд-хитты и сели на первый корабль, который возвращался на запад, обходя Ис-фьорд с юга.

Остановка в Лонгйире предполагалась короткой, но растянулась на неделю. Макинтайр был удивлен и очень рад нашему приезду. Весной я по традиции отправил ему письмо, в котором рассказывал, что мы втроем пережили зиму (и просил организовать покупку недвижимости в Бискайяхукене, ведь Макинтайр продолжал выступать моим финансовым агентом), но в последнее время новости из Рауд-фьорда поступали редко. Поэтому, хоть письмом я вполне приемлемо, пусть и местами уклончиво, сообщил Макинтайру о мытарствах Хельги, мне предстояло воскресить в памяти смерть Эберхарда. Макинтайр, как всегда, проявил чуткость (Говорить об этом вслух – значит обнажить боль) – и не стал выспрашивать подробности, но когда бремя рассказчицы взяла на себя Хельга, я почувствовал, что воспринимать информацию с рассудительной стойкостью шотландцу трудно. Долгие зрительные контакты Эберхард не жаловал, но я бесчисленное множество раз отрывал взгляд от книги и обнаруживал, что Макинтайр и пес смотрят друг на друга с отрешенной сосредоточенностью, словно в отравленном дымом пространстве между ними обнаруживался невероятнейший космический смысл. Или же Макинтайр кормил Эберхарда со стола.

Еще у Макинтайра имелись письма от Ольги, адресованные Хельге и мне. Хельга унесла свое, чтобы прочесть вдали от чужих глаз. Вернулась она, вытирая слезы с глаз, и я спросил, не случилось ли что.

Племянница покачала головой.

– Мама слишком добра, – проговорила она и не добавила больше ни слова.

Письмо Ольги, адресованное мне, переполняли беспокойство и безудержная хвала, ибо я писал ей весной. Слишком часто я по небрежности излагаю подробности, которые, вероятно, вызовут у моего корреспондента серьезную тревогу, однако на этот раз я в редкий момент озарения не упомянул меланхолию Хельги. Разумеется, Ольга уже знала, что стала бабушкой, но я приложил угольные отпечатки ладошек и стоп Скульд, которые уже заметно подросли, вдобавок к сумбурным описаниям бунтарского поведения малышки и ее наиболее ужасающих и забавных выходок. Послание мое восприняли благосклонно, если не сказать больше. Какие-то подробности или отпечатки ножек разбудили инстинкт бабушки в Ольге, вообще-то не склонной к взрыву эмоций. Моя сестра сильно обеспокоилась образованием Скульд. Какие у меня планы на этот счет? Деньги отложены? Я читаю малышке как минимум два часа в день? Скульд еще год не исполнился, а Ольга не сомневалась, что малышка одарена не по годам и ее ждет блестящее будущее.

Готовя нашу поездку, Макинтайр предоставил нам всю справочную информацию, все карты, какие мы могли только пожелать. В итоге мы выбрали Пирамиду, потому что она казалась интереснее и была шведской. Много лет назад я видел Баренцбург из доков, ведь он лежит у входа в Ис-фьорд, и корабли, идущие из Лонгйира, часто останавливаются, чтобы загрузиться или разгрузиться по пути в другое место. Город был мрачный, на вид излишне серьезный, поскольку строили его голландцы, которых, похоже, не слишком интересовали их арктические инвестиции. Возможно, их, как и англичан, разочаровали бедные угольные пласты. Обе нации склонны к скаредности и бедны фантазией. Или, возможно, потому что голландцы, изначально давшие Шпицбергену название, просто почувствовали, что хватит с них студеной мертвой пустоши. В итоге в 1932 году они продали Баренцбург Советскому Союзу.

А вот у Пирамиды имелась определенная привлекательность. Город построили шведы в 1910 году, почти за два десятилетия до описываемых событий, и, хотя мы, шведы, даже превосходим голландцев в скаредности, расположение города и его планировка выбирались с большей вдохновленностью, чем в случае Баренцбурга. По крайней мере так сказал нам Макинтайр. По его словам, огромная, конической формы гора, давшая Пирамиде название, величаво возвышалась над городом, ее склоны тянулись вширь, ревностно защищая город, а при первых лучах заката бесстыдно розовели. К тому же Пирамида притаилась в глубине Билле-фьорда, который, в свою очередь, является самым дальним ответвлением Ис-фьорда, поэтому представляла собой нелепо сжавшийся форпост человеческой цивилизации. Самым интересным, по мнению Макинтайра, было то, что город только что продали Советскому Союзу. Русские покупали что угодно и где угодно, если видели реальную возможность добыть несколько фунтов полезных ископаемых ценой нескольких сотен жизней. Это означало, что Пирамида претерпевала изменения, совсем как Лонгйир в пору моего приезда из Швеции. Менялся город стремительно, но его еще наполняли сбитые с толку, отвергнутые, бесшабашные шведы вроде нас с Хельгой.