Воспоминания террориста

Азеф говорил мне, и я видел сам, что Соколов, более чем кто-либо другой, способен внести в организацию энергичную инициативу и даже взять на себя руководительство всеми ее делами. Ему не хватало опыта. Таким опытом могло служить московское дело. Он должен был в качестве извозчика руководить наблюдением.

Соколов согласился на эту роль не без некоторого колебания.

– Меня знают в Москве, знает вся Пресня. Я легко могу встретить филеров, которые раньше знали меня.

Я сказал ему, что опыт показывает безопасность таких непредвиденных встреч. Не только филер, но даже близкий товарищ не могут узнать в извозчике и на козлах то лицо, которое привыкли видеть студентом или в статском костюме. Я указал на пример Бориса Вноровского, москвича, который, однако, не видит риска в своем пребывании в Москве. Соколов, выслушав меня, согласился со мною.

Недели через полторы я приехал в Москву и не нашел его на условленной явке. Я обратился к Слётову. Слётов в это время был агентом Боевой организации для Москвы, он доставлял деньги и паспорта, собирал сведения о Дубасове, проверял кандидатов, предлагавших себя на террор, и был звеном между нами и всеми, имевшими до нас дело. Через Слётова я разыскал Соколова на какой-то даче в Сокольниках. Соколов встретил меня недружелюбно:

– У вас дело, видимо, плохо стоит, если вы решились дать мне работу в Москве. Здесь меня многие знают: это небезопасно.

Я отметил, что он сам согласился на предложенную ему в Гельсингфорсе роль.

– Я передумал, – сказал Соколов, – кроме того, ваш способ работы отжил свой век. Теперь нужно действовать партизански, а не сидеть по полгода на кóзлах. Я должен сказать вам, что выхожу из вашей организации.

Я не пробовал его убеждать. Я сказал только, что мне кажется – он неправ: центральный террор всегда требует долгой и тяжкой подготовительной работы и что только тесно сплоченная организация может развить достаточную для победы энергию.

Мы расстались. Я услышал впоследствии о нем как об организаторе взрыва на Аптекарском острове, дачи премьер-министра Столыпина в августе 1906 года и кровавой экспроприации в Фонарном переулке осенью того же года. Вскоре после этой экспроприации я встретился с ним, во второй и последний раз, опять в Гельсингфорсе.

Он показался мне утомленным. Видимо, напряженная террористическая деятельность не прошла для него даром. В его словах звучали грустные ноты.

– Вы были правы. Одним партизанством немного сделаешь. Нужна крепкая организация, нужен предварительно большой и тяжелый труд. Я убедился в этом. Эх, если бы у нас была ваша дисциплина…

Я хотел ему в ответ сказать, что у нас зато нет инициативы и решимости максималистов, но я сказал только:

– Слушайте, мы беседуем как частные лица… Скажите, почему мы не можем работать вместе? Что касается меня, то я не вижу препятствий к этому. Мне все равно – максималист вы, анархист или социалист-революционер. Мы оба террористы. В интересах террора – соединение Боевой организации с вашей. Что вы имеете против этого?

Он задумался.

– Нет, конечно, я, лично я, ничего не могу иметь против. Нет сомнения, для террора такое соединение выгодно и полезно. Но захотят ли товарищи, ваши и мои?

Я ответил ему, что за своих товарищей я ручаюсь; что, разумеется, придется установить известное техническое соглашение, но что программные разногласия нас не могут смущать; что мы, террористы, не можем расходиться из-за вопроса о социализации фабрик и заводов.

Соколов махнул рукой.

– Мои не согласятся ни за что… Нет, что сделано – не воротишь. Террор был бы сильнее, работай мы вместе, но теперь это невозможно: вы нам объявили войну.

– Не мы, а партия социалистов-революционеров.

– Все равно, вы – часть партии.

Я опять не пытался убедить его, и мы снова расстались. Через месяц он был арестован на улице в Петербурге. Его судили военно-полевым судом и приговорили к смерти. Он повешен 2 декабря 1906 года.

Шиллеров и оба брата Вноровские продолжали свое наблюдение. Они хорошо узнали Дубасова в лицо, отметили все особенности его выездов, но регулярности их отметить не могли. В самом конце февраля Дубасов уехал в Петербург, и мы решили попытаться устроить на него покушение на возвратном его пути, в Москве. Такие поездки совершались впоследствии Дубасовым неоднократно, и в марте мы сделали несколько безрезультатных попыток на улице, по дороге с вокзала в генерал-губернаторский дом. Химиками для приготовления снарядов были «Семен Семенович» и позднее Рашель Лурье. По поводу химиков у меня произошло резкое столкновение с Азефом.

Приехав в Гельсингфорс, я сообщил Азефу, что, по моему мнению, на Дубасова возможно только случайное покушение и что одной из случайностей может быть его поездка в Петербург. Я сказал, что поэтому нужно быть всегда готовым к его возвращению.

Азеф сказал:

– Поезжай в Териоки. Там ты найдешь Валентину (Колосову-Попову). Предложи ей поехать с тобою в Москву. Она приготовит бомбы.