Воспоминания.Том 1

Совершенный чин принятия обета служения Богу и ближним, делам милосердия не был, как многие тогда думали, посвящением в сан диаконисе. Посвящение в сан диаконис церковной иерархии, чин, совершавшийся над женщиной, вел свое начало от апостольских времен. В диаконисы вступали женщины, избиравшиеся на служение Церкви. Над ними совершался особый чин посвящения — они вводились в алтарь чрез Царские врата и причащались в алтаре вместе с диаконами. Но этот чин совершенно оставлен нашей Церковью, Русская Церковь никогда его не знала.

Великая же княгиня принесла тогда только обет посвятить себя делу служения Богу и ближнему, чин этого посвящения был составлен епископом Трифоном и утвержден митрополитом Владимиром.

В Марфо-Мариинской обители насчитывалось к тому времени 45 сестер, из коих обет приняли 18. Остальные остались на воспитании, с тем чтобы приготовиться к принятию на себя обета 1 октября, в день храмового праздника обители.

С этого дня великая княгиня совсем поселилась на Ордынке, покинув Николаевский дворец, и вся ушла в заботы о своем новом детище — обители настоящего милосердия в полном смысле этого слова.

Во второй половине апреля в техническом училище в Москве открылась выставка по воздухоплаванию. Это была первая выставка, собрано было много интересного, все это было еще так ново, воздухоплавание делало только свои первые шаги.

Россия, конечно, сильно отстала от Запада, но интерес к воздухоплаванию был такой огромный, что все надеялись, что Россия догонит Запад. Одновременно с выставкой на скаковом поле происходили пробные полеты бипланов. Публика наводняла Ходынское поле в течение нескольких дней, когда Уточкин летал на своем биплане. Мне хотелось испробовать впечатление от полета и, сговорившись с Уточкиным, я приехал на Ходынское поле к вечеру. Биплан Уточкина был системы "Фарман", весил он 30 пудов, площадь поверхности 40 кв. м, наибольшая скорость около 100 км (92 версты). Пилот сидел впереди, пассажир сзади, несколько выше и на крошечном велосипедном сиденье, упора почти никакого, ноги можно было упереть в тоненькую жердочку, а руками держаться за такие же тоненькие поперечные жердочки. Казалось, что эти жердочки сейчас сломаются. Вокруг была пустота, только одни проволоки, скреплявшие разные части аэроплана между собой. Когда я с большим трудом пролез чрез все эти проволоки и уселся на этом крошечном сиденье, то почувствовал такую неловкость и неустойчивость, что чуть было не смалодушничал и не слез. Стыд перед Уточкиным и публикой, которой все же собралось порядочно, взял верх, и я остался. Мотор был сзади. Уточкин попросил меня снять шапку, боясь, что ее у меня сорвет ветром и она попадет в мотор. Так без шапки я и полетел. Сначала было очень неприятно, пока биплан катился по земле, такое чувство, что вот сейчас от толчка я вылечу. Но вдруг как-то неожиданно толчки прекратились, стало сразу как-то удобно сидеть, я посмотрел вниз — земля быстро уходила от нас. Адский шум мотора и страшный ветер мешали сосредоточиться, но чувство было удивительно приятное, уже не казалось, что я кувыркнусь, явилась устойчивость, уверенность. Чем дальше летели, тем больше было уверенности, я даже отнимал иногда руку от жерди, за которую держался. Мы описали круг и спустились. Спуск был неприятен, особенно когда коснулись земли. Стало даже досадно, что вернулся так скоро на землю.

После меня Уточкин взял помощника градоначальника Модля и Е. Л. Гришинскую, молодую, красивую женщину, чудно игравшую на арфе. Она тоже решилась испробовать впечатление от полета. С ней Уточкин летал смелее, он поднялся вдвое выше, чем со мной, и сделал несколько кругов.

К этому же времени относится и учреждение в Москве Общества воздухоплавания, председателем коего был избран командующий войсками П. А. Плеве.

6 мая молодое, только что возникшее Общество воздухоплавания, среди членов которого был и я, чествовало Уточкина в ресторане "Яр". Он произвел очень хорошее впечатление своей скромностью и непосредственностью. Сам он был человек совершенно необразованный, теория воздухоплавания и детали машины ему мало были знакомы, он и не углублялся в это, находясь всецело в руках своего механика иностранца, который его, без сомнения, эксплуатировал. Уточкин производил впечатление очень доброго, доверчивого человека. Он был просто очень смелый, отчаянный по характеру спортсмен.