Я, лично, получил следующее выражение монаршего внимания, изложенного в рескрипте великого князя Михаила Александровича от 30 мая за № 3408: "Владимир Федорович, Государь император, по представлению моему о полезных трудах Ваших по комитету сооружения памятника в Бозе почившему императору Александру III, всемилостивейше соизволил изъявить Вам высочайшую его императорского величества благодарность. О таковом монаршем соизволении уведомляю Вас. Уважающий Вас Михаил".
К моей большой радости, мой ближайший сотрудник вице-губернатор А. М. Устинов, согласно моего представления, пожалован был в звание камергера двора его величества.
31 мая утром в Кремлевском дворце был назначен прием различных депутаций. Небольшая часть из них была принята Государем во внутренних покоях дворца, другая же часть в Екатерининском зале. Среди первых был, между прочим, и потомственный почетный гражданин К. А. Старцев с двумя сыновьями.
К. А. Старцев имел свое большое дело в Москве по воску и меду, был человеком, фанатически преданным царю и царскому семейству, глубоко религиозный. В этом же духе он воспитывал и своих детей, семья отличалась большой патриархальностью.
Еще до моего губернаторства, когда я был еще адъютантом при великом князе Сергее Александровиче и Государь император с царской семьей встречали в Москве Пасху, ко мне приехал Старцев и привез мне восковые церковные свечи желтые и красные из собственного воска, прося меня не отказать чрез великого князя поднести свечи Государю императору для службы Страстной и Пасхальной недель. Я доложил великому князю, и в результате Государь принял свечи — Старцев был в восторге. После этого ежегодно Старцев чрез меня доставлял Государю во время великого поста сначала одни свечи, а потом стал подносить и мед. Все это всегда бывало в удивительной упаковке: видно было, с какой заботливостью и любовью Старцев все это укладывал. Я обыкновенно давал ему письмо на имя гофмаршала, и он все это вез в Петербург, получал высочайшую благодарность, а иногда удостаивался и высочайших подарков, и счастливый возвращался в Москву. Так шли года. Когда он узнал о предстоявшем высочайшем приезде в Москву по случаю торжества открытия памятника Александру III, то сейчас же явился ко мне и рассказал, что он имеет в виду поднести Государю серебряный улей художественной работы и приехал спросить моего совета. Я ему ответил, что вряд ли это будет возможно, так как Государь не любит ценных подношений и всегда таковые отклонялись, что есть и распоряжение о том, чтобы хлеб-соль подносили только на деревянных блюдах. Он очень был огорчен этим, стал говорить, что это исключительный случай, что он уже заказал Хлебникову этот улей, что этот улей может иметь научное значение, так как он на нем намерен изобразить историю работы пчелы и т. д. Я обещал ему поговорить с министром двора и, если представится возможным, доложить и Государю.
В результате всего этого высочайшее разрешение последовало, и Старцев сиял от счастия. Я рассказал Государю, с какой любовью Старцев обдумал все детали этого улья, как он хлопотал, и Государь назначил ему отдельный прием в 10 часов утра и разрешил ему прибыть вместе с двумя сыновьями, что особенно хотелось Старцеву.
Старцев просил меня поехать с ним во дворец, не веря своему счастью и боясь, чтобы там не вышло какого недоразумения. Я согласился. Он обещал за мной заехать со своими сыновьями. Каково было мое удивление, когда 31 мая в 8 часов утра мне доложили, что Старцев уже приехал. Я вышел к нему, он очень торжественно стоял вместе со своими двумя сыновьями и еще с каким-то молодым человеком. Оказалось, он привез фотографа и просил меня сняться с ними группой, поставив улей перед нами на стол.
Мы уселись в зале под портретом Государя, впереди поставили стол и на нем установили улей, сыновьям он приказал встать по бокам и немного сзади. Так нас и сняли, потом он мне прислал эту группу на память. Улей действительно был художественно исполненный, поразительной работы. Все детали обыкновенного улья-колоды с соломенным прикрытием были соблюдены в точности. Мы вместе приехали во дворец с собственного его величества подъезда, и ровно 10 часов Государь их принял. Аудиенция была более чем милостивая, Государь довольно долго с ними беседовал и совсем обворожил их, представил их и наследнику, и великим княжнам, которые все любовались чудным ульем. Они вышли такие счастливые, что приятно было на них смотреть.
В 11 часов начался общий высочайший прием в Екатерининском зале. Государь принял 14 депутаций. Наследника цесаревича, который по временам страдал из-за больной ноги, нес на руках его дядька боцман Деревенко. Было больно видеть наследника в таком положении.