Государственная, обоснованная речь Председателя Совета Министров не удовлетворила Думу, возбудив весьма бурные прения. Чувствовалось, что атмосфера все больше и больше сгущается. При этом газеты все время подливали масла в огонь, некоторые прямо натравливали. 13 мая в Думе были произнесены весьма резкие речи против действий правительства. Дума прямо требовала отставки всех министров. Все это действовало возбуждающе, особенно в провинции. Со всех концов России приходили вести о беспорядках, погромах, убийствах административных и должностных лиц. Казалось бы, с открытием Думы должно было бы наступить успокоение, между тем произошло как раз обратное — под влиянием отчетов думских заседаний, расходившихся по всей России, с властью перестали считаться, посыпались всевозможные жалобы в Думу на действия должностных лиц, большею частью несправедливые или преувеличенные. В Думе на основании этих жалоб предъявляли запросы министрам и главноуправляющим — время тратилось по пустякам. Происходила какая-то неразбериха. В Московской губернии было сравнительно спокойно, но в некоторых уездах все же чувствовалось брожение.
10 мая всем губернаторам была послана министром внутренних дел П. А. Столыпиным циркулярная депеша с весьма ценными руководящими указаниями. Вследствие этого предложения министра я циркулярно обратился к земским начальникам и начальникам уездной полиции, а к населению с особым объявлением, предостерегая население не верить злонамеренным слухам, подстрекавшим к сопротивлению власти, беспорядкам и насилиям. […]
23 мая генерал-губернатор Ф. В. Дубасов, оправившись после произведенного на него покушения, выехал в Петербург. Перед своим отъездом он много говорил со мной как о служебных делах, так и о своих личных, и сказал мне, что решил просить Государя об увольнении его от должности генерал-губернатора, что он чувствует потребность отдохнуть и полечиться, так как организм его сильно расшатался, а брать долгосрочный отпуск в такое тревожное время он не считает себя вправе. При этом Дубасов спросил мое мнение — кого ему назвать Государю, если бы его величество на его просьбу об увольнении спросил бы, кто же бы мог его заместить. Подумав, я ответил, что мне кажется, для пользы дела хорошо было бы назначить С. К. Гершельмана — командующего войсками, который уже успел несколько ознакомиться с Москвой; а кроме того, объединение в одних руках и гражданской, и военной власти имеет свои положительные стороны, что я знаю Гершельмана как очень честного человека долга. Потом я очень раскаялся в своей рекомендации, так как как генерал-губернатор он оказался не на должной высоте — об этом я буду говорить ниже. Мне лично было очень трудно с ним служить.
Дубасов со мною согласился и действительно рекомендовал Гершельмана как могущего его заместить. Государь сочувственно отнесся к этой мысли. Я узнал это из письма, которое получил от Дубасова перед его отъездом за границу. В начале июля Гершельман был назначен генерал-губернатором с оставлением в должности командующего войсками. До этого же времени обязанности генерал-губернатора были распределены между мною и градоначальником по принадлежности.
19 мая во многих газетах появилось воззвание 14 членов Государственной Думы к рабочим с призывом к борьбе с правительством. Опасаясь, как бы это воззвание не имело печальных последствий, я счел долгом обратиться к рабочим с разъяснительным объявлением. […]
8 июня в Думе князем С. Д. Урусовым была произнесена речь с разоблачением незаконной деятельности Департамента полиции, a 19 июня во время выступления военного прокурора Павлова в ответ на запрос Думы ему не дали говорить и заставили его сойти с кафедры.
В последних числах мая месяца и в начале июня стали учащаться случаи волнений и беспорядков в войсках. Революционная пропаганда проникла и в казармы. Этого не избег и Лейб-гвардии Преображенский полк, в котором я начал службу и будучи губернатором продолжал числиться в 4-й роте полка, привыкши всегда гордиться полком, имеющим репутацию выдающегося и по своему праву занимавшим первое место среди гвардейских полков.
12 июня, когда полк находился в Петергофе, в резиденции Государя, среди нижних чинов 1-го батальона началось брожение, перешедшее в неповиновение начальству, к счастью не дошедшее до открытых беспорядков. Батальон был изолирован и отправлен в Петербург, после чего высочайшим повелением все офицеры батальона и все нижние чины были арестованы и под конвоем отправлены в село Медведь Новгородской губернии, где и были размещены в казармах. Батальон был лишен прав гвардии и переименован в особый батальон. Офицеры и нижние чины преданы суду.