Воспоминания торговцев картинами

В этот момент в кабинет вошла невысокая машинистка. Мой друг протянул ей портсигар: «Сигарету?» Девушка закурила и, затягиваясь, сказала: «По крайней мере, она настоящая. Не то что губная помада. С тех пор как началась война, можно разжиться только дешевой… Такое впечатление, что раньше мы получали ее от бошей». Когда она ушла, я сказал:

– А она недурна собой, эта крошка.

– Да, – согласился мой друг. – Машинистку мне удалось выписать для себя. Я присмотрел комнату со столом, покрытым зеленым сукном. Никто ею не пользовался. Я велел перенести туда четыре стула, и получился рабочий кабинет. Потом я зашел к начальнику и сказал: «У нас еще нет машинистки…» Хорошо обставленный рабочий кабинет придает вам солидности. У меня есть приятель, который подобным образом стал из простого грузчика судьей в третейском смешанном суде. Вот это я понимаю!..

Мое внимание привлек один из караульных, который делал повороты на одной ноге и повторял ликующим тоном:

– Так они и не заполучили мою ходулю.

– Кто «они»? – спросил я в полном изумлении.

– Ну, эти лекаря с четырьмя нашивками, они хотели мне ее отрезать…. У меня началась газовая гангрена на ноге. А вместе со мной служил ученый из Института Пастера, доктор Вимберг. Он изобрел сыворотку, которая вылечивает эту штуку в два счета. Но этот лекарь был только в звании лейтенанта, поэтому ему запрещал лечить ногу, обреченную на ампутацию, офицер с четырьмя нашивками. Короче, ее собирались отнять, как вдруг правительство, безусловно напуганное количеством пенсий, которые ему пришлось бы выплачивать калекам, и решившее наплевать на принципы, иерархию и всю эту чертовщину, своей властью присвоило тем, кто имел две, одну, даже не имел ни одной нашивки, но умел лечить гангрену, не прибегая к ампутации, четыре нашивки, дававшие им такое право.

Покинув министерство расследований, я направился в военное министерство, где должен был повидаться с начальником одного отдела. Придя еще до того, как он появился у себя в кабинете, я наблюдал за людьми, которые ходили взад и вперед по вестибюлю, где заполнялись карточки с указанием цели визита. Вы протягивали карточку сержанту, и она попадала к получателю.

Встретив там графа де Комменжа, я сказал ему:

– Посмотрите, с какой учтивостью этот полковник отдает свою карточку новобранцу, выполняющему здесь обязанности подручного.

– Разумеется, ведь от этого солдатика зависит, доложат ли о вас сразу.

Я тоже пошел отдать свою карточку и, вернувшись на место, увидел, что граф де Комменж улыбается.

– Ах, мсье Воллар! – воскликнул он. – Если бы вы сейчас видели себя со стороны, то убедились бы в том, что у вас был еще более заискивающий вид, чем у того полковника.

* * *

Когда разразилась война, председатель Осеннего салона господин Франц Журден, говорят, воскликнул: «Наконец-то кубизму пришел конец!» Но кубизм пострадал от событий не больше, чем другие течения живописи. Скоро жизнь показала, что объектом спекуляции в военное время может стать все. Слыша разговоры о подскочивших ценах на картины, люди, извлекавшие выгоду из военного положения, сообразили, что живопись должна приносить не меньше доходов, чем камамбер, вино или железный лом.

Как-то утром в мою дверь постучали. Вошел человек, державший в руке проспект выпущенных мной книг. Он поинтересовался, остались ли у меня еще издания на китайской и японской бумаге. Некоторые из них были распроданы. Я предложил ему тиражи на веленевой бумаге, но он поморщился и сказал:

– Понимаете, мои друзья признают только роскошные сорта бумаги.

Я спросил у него, давно ли он почувствовал страсть к книгам.

– Страсть!.. Страсть!.. – воскликнул он и продолжил: – Сколько нужно иметь дорогих изданий, чтобы считаться библиофилом? А коллекционер? Что в точности это означает?

Я объяснил ему смысл последнего слова.

– Стало быть, если у меня много дорогих книг, то я коллекционер-библиофил?

Я сказал: да, это так. Он, похоже, был весьма польщен и, почувствовав расположение ко мне, рассказал историю своей жизни:

– Я работал чистильщиком картошки в большом ресторане и как-то повстречал приятеля, с которым дружил, когда мы оба были уличными торговцами. Он сообщил мне, что стал поставщиком армии, и предложил принять участие в его махинациях. Я охотно бросил свой картофель.

– Вы разбирались в тех товарах, которые покупали?

– Полноте! В те годы, как вам хорошо известно, главное было сбить цену. У меня были свои хитрости. Когда мне предлагали товар, я делал вид, что проявляю нерешительность, и бормотал: «Гм! Гм!» Я был уверен, что добьюсь снижения цены. Профессия была выгодной, и я поднакопил деньжат. А когда у вас появляются деньги, вы их во что-то вкладываете, не так ли?.. У меня есть приятели, которые одаривают жемчугом потаскушек. Я же предпочитаю тратить деньги на то, что приносит… ну, на все эти штуковины, которые, говорят, приобретают все большую ценность… картины, книги.