За свою долгую журналистскую карьеру Лотье ни разу не поверил в небылицы, которые использовались государствами после окончания войны якобы ради их безопасности. Лотье не принимал «словесную шелуху за суть вещей».
– Чего ты ждешь от парламента? – спрашивал он у Тардье. – Мне просто смешно, когда ты говоришь о своей группе.
Лотье больше уже не принадлежал к Бурбонскому дворцу. Пока он заседал там, слова «группа», «партия» еще имели для него значение. Кто-то высказал удивление по поводу того, что Пуанкаре отдал пост министра иностранных дел Бриану, хотя не скрывал своего малопочтительного к нему отношения.
– Дело в том, что Бриан пользуется доверием всех партий, – отрезал Лотье.
– Скажите, мсье Лотье, – спросил я, – не объясняется ли влияние Бриана тем, что он убедил своих коллег в наличии у него чудодейственного порошка, с помощью которого ему удастся изменить тысячелетние инстинкты немцев и превратить волков в блеющих агнцев? Пуанкаре, конечно, не захотел восстановить палаты против себя. Депутаты могли бы заявить: «Министерство иностранных дел без Бриана? Значит, вы отказываетесь от сближения с Германией? Значит, вы хотите войны?»
Лотье ничего не ответил. Он впал в сонное состояние, которое наваливалось на него внезапно.
Эпилог
В следующем после подписания перемирия году я получил от двух молодых иностранцев любопытное письмо такого содержания:
Насколько я помню, ответил я им, по существу, следующее:
«Я не имею, я не знаю секрета, позволяющего разбогатеть. Мой опыт, которым вы просите с вами поделиться, напоминает мне лишь о том, чему я был обязан своей неисправимой сонливостью. Не один раз, входя в мою лавочку, любитель заставал меня дремлющим. Я слушал его, еще не вполне проснувшись, покачивал головой, мучительно пытаясь отвечать на вопросы. Принимая за отказ мое невразумительное бормотание, клиент постепенно увеличивал цену. Так что, когда я почти окончательно пробуждался, моя картина получала значительную надбавку. С полным правом можно сказать, что богатство приходит во время сна. И я желаю вам всяческих удач».
Приложение
I. Можно ли взвинтить цены на картины?
В рецензии на мою книгу «Воспоминания торговца картинами» («Меркюр де Франс» от 1 декабря 1937 года) господин Габриэль Брюне упрекает меня в том, что я «оставил в тени» «капитальный вопрос» истории современной живописи, который, «будто нарочно, имеет далеко не последнее значение».
Сей капитальный вопрос попросту можно сформулировать так: почему возросла стоимость картин? Господин Габриэль Брюне утверждает, что торговец картинами является «своего рода правителем живописи, что его королевская фантазия и коммерческие уловки способствовали созданию репутации художника и преобладанию в искусстве той или иной тенденции…». И он принимается разоблачать «оккультную власть торговца картинами, который часто извлекал на божий свет того или иного художника по причинам, остающимся загадочными для непосвященного».
Раз уж на то пошло, почему бы господину Брюне не обвинить заодно и государство, которое, готовя зарубежные выставки, обращается к тем же художникам, коих торговцы, путем интриг, «извлекли на свет божий»? Более того, именно государство на публичных распродажах взвинчивает цены на те же картины, к которым привлекли внимание публики «королевская фантазия» и «коммерческие уловки» торговца!
«Королевская фантазия», «коммерческие уловки»!.. Что там говорить, если на первой выставке Анри де Гру критика раструбила о появлении духовного сына Делакруа, а спустя более полувека произведения Анри де Гру не продвинулись на рынке живописи ни на йоту!
Но, непременно возразят господин Брюне и ему подобные, ведь некоторые картины торговцы передают на аукцион и выкупают через подставное лицо – как в случае с картиной Дега, цена на которую была поднята до войны до четырехсот тысяч золотых франков (четыре миллиона в современных деньгах), – не для того ли, чтобы облапошить любителя?