Воспоминания. В 2 частях. 1916-1920

Какие же основания были у Вас бросить мне обвинение в особом благоприятствовании Добровольческой армии, какие конкретные данные Вы можете привести. Разве не исключительно стратегические соображения все время руководили мной. Ведь когда генерал Май-Маевский вел героическую, неравную борьбу в Донецком бассейне, у него взяли на Царицынское направление три дивизии, хотя Вы считали силы Добровольческой армии совершенно недостаточными. Была взята дивизия с Северного Кавказа, невзирая на протесты генерала Ляхова и Терского Атамана.

Неужели же теперь, когда перед нами огромные перспективы в виде Киева, Одессы, Курска, нам следует от них отказаться и гнать войска только к Саратову. Но Вы сами же писали, что теперь вопрос решается на Курском направлении (письмо от 18 июня с. г. № 0963).

Вы пишете, что, в то время как Добровольческая армия, почти не встречая сопротивления, беспрерывно увеличивается притоком добровольно становящихся в ряды ее опомнившихся русских людей, Кавказская армия, истекая кровью в неравной борьбе и умирая от истощения, посылает на Добровольческий фронт последние свои силы.

Согласуется ли это хоть в малейшей степени с действительностью. Ведь под этими последними силами надлежит разуметь 2-ю Терскую дивизию, едва насчитывающую 520 шашек, сведенную в бригаду и, по Вашему отзыву и по отзыву Атамана, совершенно небоеспособную, по крайней мере в семь раз меньшую в сравнении с теми силами, которые Вы рекомендовали взять из Кавказской армии. И Вы знаете, что в это же время к Вам идут шесть пластунских и стрелковых батальонов, четыре конных полка (не считая двух калмыцких полков).

Вы меня вините в том, что в Добровольческую армию поступают добровольцы, а Вас не укомплектовывают. Вы прекрасно знаете условия пополнения. Русские люди на Вашем пути такие же, как и на пути Добровольческой армии, в свое время, оценивая Царицынское направление, Вы их настроение предполагали даже лучше, чем в Малороссии. Ну а воздействовать на Кубань, к сожалению, в большей мере, чем я это делаю, не могу, равно как не могу их заставить брать к себе в полки «солдатских» офицеров.

Издали у других все кажется лучше. Вам кажется, что Добровольческая армия идет не встречая сопротивления, но Вы не учитываете, что в то время, как собственно Кавказская армия занимает фронт в 40 верст, в это же время фронт Добровольческой армии почти 800 верст; что спасать создавшееся трудное положение на Донском фронте будет все та же Добровольческая армия.

В свое время я от Генерала Краснова получал упреки, что я добровольческие части разворачиваю где-то в Донецком бассейне, а не шлю к нему на фронт.

Теперь я от Вас и от генерала Сидорина получаю требования Добровольческие части посылать в Кавказскую и Донскую армии. Не ирония ли в параллели тех упреков, которые я от Вас получил теперь и которые получил от Вашего начальника штаба в апреле, когда он представлял выдержки из Вашего письма, отстаивавшего Царицынское направление.

Вы пишете: «в то время как там, у Харькова, Екатеринослава и Полтавы, войска одеты, обуты и сыты, в безводных калмыцких степях их братья сражаются за счастье одной Родины, оборванные, босые, простоволосые и голодные», а генерал Юзефович в письме от 30 марта № 04472 пишет о войсках, которым, по-Вашему, я особо благоприятствую (Добровольцы): «надо их пополнить, дать им отдохнуть, сохранить этих великих страстотерпцев, босых, раздетых, вшивых, нищих, великих духом, на своих плечах, своим потом и кровью закладывающих будущее нашей Родины, – сохранить для будущего. Всему бывает предел. И эти бессмертные могут стать смертными».

И Вы знаете, что этим страстотерпцам ни одного дня отдыха не было дано.

В свое время надо было кому-то отстаивать Каменноугольный район, и отстаивали безропотно Добровольцы, теперь надо кому-то быть в безводных и голодных степях, которые к тому же, по Вашим же телеграммам, не так уж безводны и голодны и куда Вы в свое время и просили сосредоточить Кубанцев, считая это направление наиболее блестящим и победным.

Странно мне все это писать; ведь это так просто восстановить при малейшей объективности. Еще более странно входить в обсуждение личных отношений. Никто не вправе бросать мне обвинений в лицеприятии. Никакой любви ни мне не нужно, ни я не обязан питать. Есть долг, которым я руководствовался и руководствуюсь. Интрига и сплетня давно уже плетутся вокруг меня, но меня они не затрагивают, и я им значения не придаю и лишь скорблю, когда они до меня доходят.

Уважающий Вас А. Деникин».

Ответ Главнокомандующего произвел на меня самое тяжелое впечатление.

В нем ярко отразились стратегические взгляды Главнокомандующего: «Неужели же теперь, – писал генерал Деникин, – когда перед нами огромные перспективы в виде Киева, Одессы, Курска, нам следует от них отказаться и гнать войска только к Саратову». Как и в «Московской директиве», в стремлении овладеть пространством забывались основные принципы стратегии.