Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

Вероятно, в конце концов я остановилась на сентиментальной версии, потому что, хотя и не помню текста, но помню, что была тронута до слез, перечитывая написанное мной. Мадемуазель Элен одобрила письмо, однако упрекнула за то, что я не нашла ни одного доброго слова для жены моего отца. Я отказалась менять что-либо в письме. Она прочла мне длинную нотацию. Затем, чтобы она удовлетворилась, я добавила одну фразу, достаточно туманную, которая означала, что я не испытываю дурных чувств по отношению к своей мачехе. Помню еще, что дописала эти слова другим почерком, даже немного нерешительным; мой отец, безусловно, должен был ощутить разницу.

Чуть позже мы узнали самое худшее: поскольку отец женился морганатическим браком и без разрешения императора, с того момента он был выслан из России и лишен всех своих прав. Более того, все его официальные доходы были конфискованы.

Как оказалось, поездка дяди и тети за границу имела своей целью встречу в Риме с моим изгнанным отцом. Нам сказали, что скоро они возвратятся и мы увидим их.

Мы обнаружили, что оба они охвачены горем; они долго плакали над нами. Дядя резко осуждал мадам Пистолькорс, обвинял ее в том, что она развелась со своим мужем, чтобы разрушить жизнь и будущее моего отца, и в том, что она, по существу, лишила отца детей, которые нуждаются в нем.

Этот брак, видимо, тайно состоялся в Италии, и именно в Риме мой отец узнал от дяди вердикт императора. Обсуждалось наше будущее, и это будущее теперь открылось нам в тот мучительно тягостный вечер в мрачном кабинете дяди за чаем, к которому никто так и не притронулся.

По приказу императора дядя становился нашим опекуном. Наш дворец в Санкт-Петербурге будет закрыт, и весной мы должны переехать в Москву и всегда жить с дядей и тетей, нашими приемными родителями. И, несмотря на глубокое сожаление, которое испытывал мой дядя по отношению к мезальянсу своего брата, он не мог скрыть радость от того, что теперь мы только его дети. Он непрестанно повторял: «Теперь я ваш отец, а вы мои дети!» А мы с Дмитрием сидели рядом, безучастно глядя на него, и молчали.

В тот год, впервые в жизни, мы не проводили рождественские праздники в нашем дворце на Неве – это был первый знак перемен. Дядя с тетей, которые жили в генерал-губернаторском дворце в Москве, проводили праздники в небольшом царском дворце, расположенном за городом в месте под названием Нескучное на берегу Москвы-реки.

Мы возвратились в Санкт-Петербург через несколько дней после наступления Нового года. В нашем дворце все уже начало приобретать признаки упадка и запустения. Все ходили с печальными лицами; слуги, не имея достаточной работы по дому, бесцельно топтались в больших пустых комнатах, ожидая момента, когда надобность в них отпадет вообще. Некоторые из тех, что постарше, уже уехали; мало-помалу опустели конюшни. Каждую из таких перемен мы наблюдали со сжимающимся сердцем, и каждое лицо, исчезающее из дома, напоминало нам о том, что скоро и мы покинем его.

Члены семьи делали все, чтобы отвлечь нас. Сестра моей матери, бывшая замужем за двоюродным братом отца, часто привозила нас в свой дом, а мой двоюродный дядя, великий князь Михаил, младший сын императора Николая I, время от времени навещал нас. Это был старый господин очень высокого роста, обладающий незабываемым изяществом. Он восхищал нас безупречностью и гармонией жестов, своей приветливостью и манерой держаться, как важная персона из уже исчезнувшей эпохи. Он был последним из великих князей, который согласно традиции времен моего дедушки обращался к людям на «ты», и, несмотря на свой возраст, с трогательной грацией склонялся перед женщинами, целуя им руку.

Мы часто ездили в Зимний дворец играть с маленькими великими княжнами. Там мы чувствовали себя счастливее всего, потому что ощущали себя в поистине семейной атмосфере, нежной, простой и спокойной. Император и его жена испытывали друг к другу и к своим детям глубокую и неизменную любовь, и было радостно видеть их супружеское счастье.

Вдовствующая императрица Мария, вдова императора Александра III, также просила нас навещать ее, и мы любили ездить в Гатчинский дворец, ее излюбленную резиденцию, расположенную в сорока милях от Санкт-Петербурга. Гатчина была построена императором Павлом I. Этот замок по-прежнему хранил атмосферу пребывания этого слабоумного, молчаливого, но благородного монарха. В одной из башен его комната оставалась нетронутой; из Санкт-Петербурга сюда привезли походную кровать, которую застелили запятнанными кровью простынями, на которых он был распростерт после своей трагической смерти. Слуги говорили, что душа Павла I обитает в этой комнате, и рассказывали много других историй, которые заставляли трепетать от страха.