Воспоминания военного контрразведчика

Очень глубокое хорошее впечатление осталось у меня от беседы с заместителем начальника отдела Григорьевым Николаем Ивановичем. Он строго смотрел на собеседника сквозь папиросный дым и так же строго задавал вопросы с вологодским оканьем. Но через две-три минуты мы были если не друзьями, то почти товарищами. Он помог раскрепоститься, быть откровенным.

Сам доверительно рассказал о своей довоенной службе, о трудностях военной поры, об особенностях оперативной службы во время войны с Японией. Наш разговор несколько раз прерывали телефонные звонки. Голос его был прокурен, в разговоре он допускал и непечатные выражения. Но меня это совершенно не коробило, не только оттого, что я родился в рабочей семье, провел детство и юность в бараке, где доводилось слышать и не такое, но и потому, что Николай Иванович разговор вел в доброжелательном тоне, рассказывал то, что пережил, и это нравилось мне.

Когда я уже был зачислен в штат 1-го отдела 2-го отделения, я не испытывал робости в общении с ним, памятуя о том первом нашем разговоре.

В 1969 году я позвонил по телефону-«кремлевке» (закрытая связь для работников ЦК КПСС, партийного аппарата) заместителю начальника ОТУ ГРУ генералу М. и попросил аудиенции. Такой телефон имели только крупные руководители ГРУ, и такой же аппарат стоял в кабинете чекиста.

Получил согласие, пришел в приемную генерала, а тот принимал сотрудников, но не приглашал чекиста, то есть меня. Я засек время и спустя сорок две минуты зашел, дождавшись очереди, в кабинет, решил с генералом оперативные вопросы, а затем высказал ему свое непонимание. Зачем было по «кремлевке» давать согласие на эту встречу и заставлять ждать почти час? Я истолковал поведение генерала как неуважение к органам безопасности. Генералу — участнику войны в Испании, прошедшему Великую Отечественную войну, было неприятно слышать укоры от старшего лейтенанта. Однако он попросил забыть этот разговор, заверив, что подобное не повторится.

Не зная глубоко характер генерала М. и его взаимоотношений с сотрудниками КГБ, я предположил, что разговор останется между нами.

Вообще оперативный работник особого отдела, особенно на периферии, очень сильно зависит от командира части, которую оперативно обслуживает. Денежное содержание получает в войсковой части, жилье — из фонда войсковой части, транспорт может использовать только с разрешения командира части, и многие другие вопросы житейского плана приходиться решать через командира. Такая зависимость приводит к конфликтным ситуациям между командиром и оперработником особого отдела, особенно если командир части глубоко не проник в задачи, решаемые особыми отделами. Некоторые оперработники испытывают робость перед командиром в силу разницы в звании или возраста.

Продолжая анализировать беседу с генералом, я пришел к выводу, что в любом случае надо об этом доложить руководству. Я поднялся в свой кабинет, в нем находились мои кураторы, оперработники Филиппов, Котельников и заместитель начальника отдела Григорьев. Несколько возбужденный, я подробно доложил о своем разговоре с генералом. Николай Иванович внимательно выслушал, спросил, ничего ли я не упустил, минуту раздумывал, а потом с матерком стал хвалить меня, повторяя: «Молодец, молодец, хвалю, хвалю. Но, если будет жалоба со стороны генерала, накажу, и строго». Григорьев понял, что я лебезить с руководителями объектов не буду, и это ему понравилось.

Спустя неделю или две Николай Иванович решил провести вербовочную беседу с подготовленным мною кандидатом на вербовку — хозяином явочной квартиры. Вербовочную беседу вел сам. Говорил, как всегда, медленно, убедительно, спокойно и рассудительно. Он так расставил акценты в беседе, что и хозяин, и его жена с желанием согласились на предложение о сотрудничестве. Для меня это был наглядный урок, которым я пользовался в дальнейшем, в том числе и при обучении слушателей Высшей школы КГБ.

Еще я обратил внимание на то, как Григорьев вел занятия по чекистской учебе. Слова текли сами собой, сюжеты и картины острых чекистских операций сменяли одна другую. Николай Иванович акцентировал внимание на главном и вместе с тем подробно разбирал нюансы. Его занятия вызывали чувство гордости за избранную профессию, за службу во втором отделении и причастность к работе с военными разведчиками.

Методику захода в квартиру разрабатываемого Григорьев также скрупулезно разбирал. Подготовительную часть — как готовиться к этому мероприятию, как инструктировать сотрудников 12-го отдела КГБ во время захода и во время их пребывания в квартире. Рассказал поразивший меня случай: проверяемый под коврик, лежащий внутри квартиры у двери, положил несколько горошин. И когда пришел вечером домой, то первым делом поднял коврик и обнаружил раздавленные горошины, разоблачив, таким образом, действия контрразведчиков.