В разговоре с Михаилом Ивановичем по пути выяснилось, что военный министр генерал Куропаткин предлагает мне место наказного атамана на Урале. О лучшем назначении я и не мечтал – оно во всех отношениях было для меня самым подходящим: самостоятельное положение, прекрасный атаманский дом, дача на самой реке, рыбная ловля и хорошее содержание. Перечислив все это, Драгомиров добавил: «А я тебя прошу принять должность начальника штаба в Киеве. Вместо самостоятельности ты будешь докладывать мне. Все остальное тоже не так хорошо, как на Урале, но я тебя прошу об этом!»
Мне ничего не оставалось, как отдать себя в распоряжение моего старого покровителя.
Дело в том, что начальник штаба, генерал Шимановский, мой ученик по академии, давно болел и был при смерти.
Драгомиров выбрал меня потому, что ему, как он выразился, на старости (ему было 70 лет) не придется привыкать к новому человеку.
Драгомиров был одновременно в должности командующего войсками и генерал-губернатора. В Киевский военный округ входили губернии: Киевская, Подольская, Волынская, Черниговская, Курская, Харьковская и Полтавская. Первые три из них составляли отдельное генерал-губернаторство с генералом графом Игнатьевым во главе.
Имевшие место постоянные недоразумения привели к тому, что эти должности были объединены в одном лице.
Гражданские и военные доклады чередовались через день. Командующий войсками принимал начальников окружных управлений всех вместе, а так как в последнюю очередь докладывал начальник штаба, то при мне происходили все остальные доклады. В обширном кабинете вдоль стен сидели начальники управлений в ожидании очереди, а затем перед генералом Драгомировым излагали свой доклад стоя. Особенно тяжело это было мне, с картами, планами, чертежами, расписаниями, выстаивая на ногах при этом иногда более часа.
– Однако сколько сегодня этой начинки, ваше превосходительство, вы мне приготовили, – говорил в таких случаях Михаил Иванович, но сесть все-таки не предлагал.
Когда же кончался доклад, он говорил:
– Ну, теперь садись, потолкуем.
Это были интересные, интимные минуты, в которых после сухого, официального доклада брало верх влияние души и сердца.
Для меня они были особенно ценны, так как обогащали скудный запас моих философских познаний и давали возможность проникнуть глубже в сущность идейных взглядов моего начальника.
Драгомиров читал газеты неохотно, предпочитая философскую литературу, в особенности французских классиков. Они были у него в большом почете. Газеты же через несколько минут исчезали со стола в корзину для бумаги. Однако Драгомиров всегда знал, когда появлялось что-либо интересующее его, и отвечал иногда сам или поручал мне ответить.
Часто он брал меня с собою во время поездок по округу, причем я должен был играть с ним в винт, к которому у меня не было особого дарования, как, например, у постоянного партнера Драгомирова, полковника Ронжина, который после двух-трех первых ходов почти безошибочно определял, какие у кого на руках карты.
Драгомиров и как генерал-губернатор был прежде всего солдатом, не всегда при этом с пользою для вверенного ему края.
При поездках смотры войсковых частей Михаил Иванович производил своеобразно. В их основе гнездились суворовские принципы воспитания, что совершенно исключало парадную сторону, взамен которой начальникам частей приходилось быть начеку, чтобы разрешить неожиданные задачи, даваемые командующим войсками.
Драгомиров обращал внимание на разумные ответы, знание устава гарнизонной службы, на находчивость вообще и выходил из себя, натыкаясь на рутину и тупость.
Вызвал как-то однажды Михаил Иванович роту и дал командиру ее такую задачу:
– Вас атакуют со всех сторон, снаряды падают сверху. Что вы будете приказывать?
Не растерявшийся ротный командир скомандовал:
– На молитву – шапки долой! – и привел Драгомирова в восторг своей находчивостью.
Но бывали и неприятные случаи, когда он натыкался на растерянность, на незнание своих обязанностей часовыми, по его требованию отдававшими оружие, и т. п. Тут уже на «комплименты» высшего порядка Михаил Иванович не скупился.
Довольно крутой на расправу, Драгомиров после разноса в большинстве случаев смягчался.
Он всецело отрицал такие опыты над армией, которые не создавались сами собой; если же они, сверх того, еще стоили денег, которые части должны были экономить в другом направлении, то старый служака не скупился ни на сарказм, ни на чернила, чтобы отбить охоту у экспериментаторов.
Одной из самых дорогих фантазий, бродившей уже десятилетиями, если не с самой турецкой кампании 1827 года, было покушение на Дарданеллы со стороны Одессы или Крыма. В мою бытность начальником штаба в Киеве вновь нашелся командующий войсками, поклонявшийся этой фантазии. В Одессе в то время начальником штаба был генерал Протопопов, один из так называемых панславистов, которые видели благо русской политики в оккупации русскими войсками Дарданелл.